Где смерти нет, где жизни нет.
В водяном илистом царстве, донном государстве, в черноте и густоте, среди костей ждут гостей, и ползёт по дну чорт Куль, а вокруг него тьма детей - молодых чортей. Зубы у них щучьи, глазки завидущи, лапки загребущи, воду мутят, колобродят по своей природе. Плывёт кульпиян, плывёт - глядь, а меняет цвет над косматой башкой водная гладь. Запах воды здесь смолистый, густой, и совсем рядом плещется кто-то живой. Один, другой - кто сам сигает, кого иные уже мертвым бросают, схоронить на дне пытаются, пока чортенок с рыбами в мертвую плоть вгрызается. Весела жизнь, привольна - плескаться другая нечисть не мешает, мир человечий ярок - ярче не бывает.

Что за вода, что за мир, и где батька-то, в нави остался что ли? Да и пусть, всяко лучше тут.

Пока вокруг много людей, чортик осторожничает, юрко заплывает поглубже в ил и подслушивает-подглядывает, дивясь на то ли знакомую, то ли какую-то чуждую речь местных людей. Ежели на лодке поплывут, то все дно расцарапает, весла запутает в листьях и траве, мотор грязью забьет. В воду людишки здесь суются непочтительно - ни соли, ни хлебова не пожаловав духу, ни даже молитвочкой не прикрываются, поэтому чуть зазеваются - он тут как тут. Фыркает рядом, игриво путает в водорослях, задевает горячую по сравнению с собственной - не теплее воды - кожу. А потом, разыгравшись, азартно хватает добычу, точно матерая щука - плотвицу.

- Ты кто? - выпуклые желтые глаза с вертикальным зрачком смотрят с интересом, а липкая ладонь с перепончатыми пальцами хватает судорогой сведенную ногу шестнадцатилетнего подростка, тянет в глубину. А тот отбивается и смешно дробно кричит, выпуская изо рта стаи пузырьков с запахом клубничной жевачки. Кость, сдавливаемая крупной темно-зеленой под цвет воды лапой, трещит, а над головой у него уже метр, два метра, три. Сердце вязко перестукивает в распоротой острыми зубами груди в последний раз.
Замирает.

- Веня, значит, - фыркает кульпиян позже, выныривая в этом чужом тельце, как в собственном. Сжимает и разжимает кулаки.
- Будешь теперь илом, пока я тут посижу, Вень, а? - в отражении подвижном глаза неподвижные, как у подсохшей лягушки. Сидит на берегу, болтает ногами по воде, водомерок распугивает, а на боку розовая тонкая кожица затягивает рваную рану. Старая одежда Вениамина Ожегова так и остается им не найденной валяться в густой осоке вместе с портфелем.
Время к закату близится, местные лягушки заводят песни, ужи с гадюками уже ползут на охоту. Кульпиян, едва обсохнув, с разбегу по мосткам ныряет обратно, знакомым движением рассекает толщу воды и таится на дне, только клочьями водорослей колышатся волосы Веня, только вода вместо воздуха в горле у него булькает по-жабьи.

То тут, то там на озерце расходятся круги, кто-то ныряет, кто-то рыбу удит. Популярное место. Детей много, как ж можно кульпияну в стороне оставаться, когда вокруг такое веселье?
- Привет, - по подбородок высовывается из воды, глядя на какую-то девчонку, пиявкой в неё кидает, а та в визг. Морщится бесененок, напоследок в спину брызгами её одарив, и дальше плывёт, к заросшей камышом бухточке, где омуты глубокие, а налимы самые сочные, жирные трехлетки с разверстыми губами. Налимов, конечно, купальщик спугнул, да сам не хуже свежей рыбки с перекушенным позвоночником, от посторонних глаз закрытый, только нога у него в развилку коряжью попала, и теперь человечек даже на помощь позвать не может, широко раскрывает рот и воду глотает, бьет по мелкой волне всё слабее растопыренными пальцами, задыхаться скоро начнёт. Сладкий первозданный страх от него расходится, точно свежий кровяной дух.
Каково тебе будет там, где нет жизни, где нет смерти?
Дай, подсоблю.

Подпись автора

от Тимки