[indent]Поздним вечером в школьном бассейне как всегда совершенно безлюдно и от того  особенно прохладно. Юрка на секунду поджимает пальцы на ногах, когда касается ступнями белого, местами покрытого сеткой тонких трещин, кафеля, которым выложен пол до самой кромки, за которой мерцает ровная поверхность воды, отражающая свет фонарей, что падает через большие — почти в самый потолок —  окна.
[indent]Могилевскому нравится эта пустота, тишина и полное отсутствие случайных зрителей и любопытных глаз, в отражении которых Юрка видит себя каким-то слишком мелким, слишком худым и вообще мало подходящим для соревнований по плаванию среди школ Можаровска, одно из которых должно пройти уже буквально через неделю в этом самом бассейне. Он на мгновение прикрывает глаза, чувствуя как нагретое ранее свитером, а теперь почти полностью, не считая плавок, голое тело постепенно привыкает к температуре воздуха вокруг. К самому краю бассейна Юрка подходит уже уверенно, привыкнув к прохладе, не сжимаясь плечами в комок. Делает глубокий вдох прежде, чем сгруппироваться для прыжка со стартовой тумбы и вдруг понимает, что он здесь не один.

[indent]Соколов не понравился Могилевскому сразу. Как только зашел в кабинет первого сентября; с того момента как их всех стали знакомить друг с другом, потому что многие ушли после девятого, а  кто остался — перемешали, раскидали в разные классы. И те, кого раньше встречал лишь в столовке, вдруг оказались одноклассниками, с которыми впереди целых два года — самых, наверное, запоминающихся и главных.
Спроси кто-нибудь Юрку — почему Соколов тебя бесит? — он не смог бы толком ничего ответить. Это было необъяснимое чувство, которое Могилевский никак не мог да не особенно и пытался проанализировать и разобрать на составляющие, чтобы разжевать каждую самому себе и наконец успокоиться, найдя точный и четкий ответ.
[indent]Хоть по частям препарируй этого Димку — что в нём не так. Всё окажется обычным и вполне себе терпимым, непримечательным — жесты, прическа, как он вертел ручку в пальцах или, почти не моргая, внимательно смотрел на доску, когда химичка выводила мелом формулы — Юрка сидел на соседнем ряду, ровно на одну парту позади и взгляд его неизбежно убегал вперед и вбок, падая то на темноволосый, короткостриженый затылок, то на прямую линию носа. Ничем не выделяющийся Дмитрий Соколов. Никто не обращал на него особенного внимания, не пытался усиленно дружить и, казалось, парня это устраивало.
[indent]Только вот Могилевского не устраивало совсем. Ему не нравилось как Соколов будто  с облегчением и даже радостью принимает своё это уединение, обособленность. Как ему по барабану всё их дурацкое веселье, шутки, драки и задор. Словно этот весь подростковый шум — глупость, незрелость и  недостойны его, блять, внимания. Высокомерие и пренебрежение — вот чем в итоге объяснил для себя Могилевский добровольное одиночество одноклассника, даже не пытающегося влиться в самую заметную и громкую тусовку класса, а остающегося на периферии, где-то у стеночки, где-то с краю. И то как Соколов смотрел на него — вскользь, равнодушно — цепляло. Но ещё больше цепляло, как он на него не смотрел.

[indent]Вода расходится волнами, вспенивается, когда силуэт на противоположной стороне бассейна начинает с силой бить по ней руками и ногами.
Юрка знает, что тренер по плаванию решил добавить в их команду еще одного человека. Наверное, стоило спросить кто это будет, но тогда Могилевский не посчитал это важным. А сейчас….
— Что ты здесь делаешь? — глупый вопрос — ведь и так понятно, что Соколов плавает —  вырывается сам собой, когда Дима оказывается рядом, всплывает на поверхность. Его волосы совсем черные от воды, пряди прилипли ко лбу.
Юркин голос гулко разлетается от стен, окончательно разрушая всю атмосферу уединения, на которую так рассчитывал Могилевский, когда ждал пока закончится самый последний факультатив и учеников в школе совсем не останется.

Отредактировано Юра Могилевский (2022-06-25 22:17:47)

[indent]Могилевский хорошо помнит тот день, когда Семен Петрович пришел в их класс, чтобы отобрать ребят для школьной мужской команды по плаванию. С начала учебного года и месяца не прошло — выгоревшие за лето вихры ещё не потемнели и можаровский озерный загар уверенно лежал на ключицах, рассыпаясь веснушками по скулам.
Тренер попросил всех мальчиков встать, а потом медленно прошел между рядами и, остановившись у стены в самом конце кабинета, долго и внимательно рассматривал спины, разворот плеч и длину рук, оценивая потенциал каждого десятиклассника.
Юрке эти минуты тогда показались вечностью. До этого момента он даже не задумывался о том, чтобы начать заниматься плаваньем — футбол интересовал Могилевского куда больше, да и больше ему подходил и физически и по духу —  но сейчас, когда его могли не выбрать, решить, что он не годится, что он хуже, чем тот же Круглов, вымахавший за три летних месяца почти на целую голову —  он хотел услышать свою фамилию больше всего на свете.
Мерзкий, глупый страх оказаться неподходящим, недотягивающим, затмевал всю ясность понимания, что на хрен ему это плавание не сдалось — учебы и факультативов у Юрки и так было под завязку.
Могилевский —  прозвучало чуть ли не в самом конце, когда он уже почти почувствовал как разочарование и обида начинают сдавливать горло, заставляя щеки вот-вот полыхнуть красным.
[indent]Соколова в тот день в школе не было — потом он принес записку от матери про какие-то семейные обстоятельства — иначе Семен Петрович точно назвал бы его фамилию первой.

[indent]Юрка, чуть нахмурясь, скользит изучающим взглядом по широким плечам Димы, которые полностью выступают над поверхностью, когда тот хватается руками за бортик бассейна и немного подтягивается вверх.
Соколов держится на воде легко, играючи, будто не прилагая вообще никаких усилий. Хотя Могилевский ещё ни разу не видел одноклассника на тренировках, но даже на один только первый взгляд кажется, что Дима годится для плавания куда больше, чем он сам.
Понимание этого мгновенно дергает что-то внутри, какую-то болезненную и неприятную струну, будто Юрка проиграл Соколову в соревновании, о котором тот даже и не подозревал.
Но что-то ещё, где-то глубоко внутри, новое и непонятное, не даёт оторваться от линий Димкиных рук, по которым мажет лениво всплесками вода. Хорошо, что в бассейне не горит свет — Юрка не стал его включать, потому что не хотел, чтобы кто-нибудь увидел его с улицы — полумрак скрывает всякую возможную неловкость.

— Послушай, тебя родители не кормят?

[indent]Могилевский презрительно фыркает.
Подходит к кромке бассейна, обхватывает сколотый на кромке кафель пальцами ног, чуть наклоняется вперед, рискуя каждую секунду свалиться вниз. Едкий и остроумный ответ совершенно не идёт в голову. Не тогда, когда Соколов продолжает кривить мокрые от воды губы в ухмылке и смотреть абсолютно черными в темноте глазами. Могилевский смущается под этим взглядом, но не подает вида. Наоборот, сильнее расправляет плечи, а потом падает в бассейн, как можно ближе к Соколову, чтобы брызги воды залили тому лицо, может вообще с головой накрыли.
[indent]— Давай кто быстрее. Туда и обратно. Кролем. — Юрка будто случайно задевает парня плечом и, не дожидаясь ответа, с силой отталкивается ногами от скрытой под водой кафельной стены.

Отредактировано Юра Могилевский (2022-06-28 18:34:25)

[indent]Юрка гребет уверенно, размашисто, вкладывая в каждое движение всю свою накопленную за день силу —  словно не с одноклассником бессмысленный дурацкий заплыв устраивает, а на самом деле пытается выиграть, чтобы доказать что-то очень важное, очень личное. То, что он прячет очень глубоко внутри и никому никогда не показывает. Делает всё, чтобы никто не догадался о том, что есть в нём вот эта червоточина, слепое пятно, уязвимое место.
[indent]Страшный секрет такого самоуверенного, громкого и заметного Юры Могилевского — то, что заставляет его убеждать всех вокруг и самого себя каждый день своей недолгой жизни (с того самого момента как мать привезла и оставила его в Можаровске у бабушки, пообещав, что это всего лишь на какое-то время) в том, что он на самом деле чего-то заслуживает, чего-то стоит.
[indent]Дни растянулись в года, а обещанное воссоединение не стало ближе. Всё так же мерцало впереди призрачной вероятностью, невозможной мечтой, но за которую всё равно было так приятно цепляться, особенно в те дни, когда серый, равнодушный Можаровск глубже проникал плесневелым болотом в кровь и, казалось, что нет ничего за его пределами, и в его пределах тоже нет. Безвременье окутанного темными лесами города опутывало сонливостью и напаивало ядом безразличия. Но Юрка все равно упрямо трепыхался, не замечая, что этим лишь затягивает петли всё туже.
[indent]— Учись хорошо и в следующий раз поедешь со мной в Москву.
[indent]— Потерпи еще немного, будь хорошим братом и я заберу тебя.

Не расстраивай бабушку, закончи четверть на пятерки,  не дерись, не делай то, не делай это. Список того что не надо делать, становится длиннее; что нужно делать, чтобы наконец свалить с Можаровска непонятно совсем — невнятные просьбы, бессмысленные достижения, ни к чему не приводящие действия. Обещания в конце каждого телефонного разговора (мать сначала звонит каждый месяц, потом реже, а теперь только в день рождения) звучат всё так же уверенно. Юрка с готовностью раз за разом проглатывает их. Сладость проходит всё быстрее, горечь пропитывает язык, растекается по дёснам. Могилевский не может остановиться в этом бесконечном соревновании, из которого никогда не выйдет победителем.

[indent]Вода как всегда даёт ему чувство опоры, надежности, размеренно подталкивает вперед к белеющему через пятьдесят метров краю.
Слова Димы, что Юрка слишком дохлый теперь кажутся совсем незначительными, хоть и царапнули сначала. Тощий — не тощий, кормят — не кормят, но оставил же более рослого и крепкого одноклассника позади.
Могилевский достигает намеченной точки и разворачивается, прислоняется спиной в прохладному кафелю. Соколов оказывается совсем недалеко. На расстоянии пары метров. Малейшая заминка, неловкий гребок рукой стоили бы Юрке победы.
Он поворачивает голову к Диме, замечает, что тот дышит слишком спокойно, пока его собственное сердце часто и ощутимо бьет в грудную клетку.
— А ты, хорош.

А ты очень сильный
[indent]Хочет сказать он, но не успевает.
Соколов вдруг обхватывает его приоткрытые губы своими. Юрка замирает от неожиданности, а потом дергается назад, ударяясь затылком о край борта.
[indent]—  Ты чего? Ты чего делаешь? Совсем больной что ли? — слова не выходят громкими, звучат сдавленно, почти шепотом. Пару секунд Могилевский всматривается в лицо Димы, а потом разворачивается и плывет в сторону раздевалки.

Отредактировано Юра Могилевский (2022-06-30 18:34:41)