♬ не баян, а классика

У поворота на проспект им. Циолковского, Аяна со всей дури влетела в куст ежевики. По колготкам начала расползаться уродливая стрелка, на коленке выступили капли крови. Пришлось остановиться. Дана нетерпеливо надувала жвачку пузырями и оглядывалась по сторонам. Апрель выдался до жути холодным, полоска термометра выше шести градусов не поднималась. Среди шумящих клёнов можно было разглядеть вылизанные, свежевыкрашенные жёлтые стены кадетского корпуса.

- Ну, - Дана пнула скомканную обёртку «Авроры» (с лещинным орехом, кажется), - долго возиться будешь? Опоздаем.

Аяна зашипела. Колготки, совсем новые, плотные, тёмно-синие, в серебряных звёздах, было не спасти. Колготки она стащила у Цырмы, не моргнув глазом - не надо было портить ей кассету с «Зеппелинами». Но Цырма церемониться бы с ней не стала, и Аяне не нужны были ни шагай, ни вода для гаданий: сестра её за уши оттаскает, когда обнаружит пропажу. Плевать.

- Охота тебе тащиться и слюни пускать, - огрызнулась Аяна. - Что, ждёшь, когда Вадик твой заявится?

С Вадиком Дана разошлась ещё неделю тому назад, а в какой раз - считать Аяне порядком надоело. У Вадика на роже было написано, что по нему плачет исправительная колония. И в кадеты его запихнули только потому, что отец работал в администрации. Аяна знала, как это будет: Дана начнёт тереться вокруг какого-нибудь прыщавого старшеклассника, пока не заявится Вадик и не начнёт пересчитывать зубы конкуренту. Михаил Андреевич впадёт в раж и полезет с кулаками на оборзевшего пацана, а дальше... а дальше Дана взахлёб будет рассказывать, какой Вадик у неё распрекрасный, просто собственник и немного ревнивый.

- Стерва ты, - бросила Аяна, заканчивая перекручивать колготки, прикрытая джинсовкой Даны. Губы слипались от клубничного блеска, волосы пришлось заплетать в косу, чтоб совсем уж не липли. Дана хмыкнула. Их дружба строилась на простом принципе логики: с Аяной никто не дружил, а Дана всем надоедала. У Аяны можно было списывать математику, и жили они в соседних подъездах. Не мешкали и не отходили от негласного пакта. Девчонкам нужно было держаться вместе.

- Это ты для Алмаса так принарядилась? - увела тему Дана, зная, что последует. Аяна тяжко выдохнула, перекинула косу через плечо и прибавила шагу.

- И ты туда же! Мать всю плешь проела. Алмасик то, Алмасик сё, Алмасик городской забег выиграл, а как о сестре заботится, вот надо его позвать в гости, и чтобы ты наши фирменные буузы приготовила, по семейному рецепту, у Алмасика организм растущий... Вот так приду со школы, а там сваты и далагын табаг. И ведут меня в ЗАГС, за штампом...

Описанная сцена привела Аяну в такой ужас, что оставшийся путь до школы она не прерывала щебетанье Даны о Вадике. У гаражей Машка Самбурова уже курила с девятиклассниками, тянуло прокисшим пивом. Аяна чуть поёжилась. Накануне, её охватило нехорошим предчувствием; смотреть она опасалась, предложила Дане дискотеку пропустить и пересмотреть «Спрута». Дана, конечно же, не согласилась. Затянувшуюся ранку на коленке Аяна считала дурным предзнаменованием.

В школьном зале стоял запах по́та вперемешку с чем-то мучным, сладким. После апрельской прохлады дышать было невозможно, духота сходилась стенами и затягивалась на шее. Многострадальческого козла, мячи и ракетки спрятали от греха подальше, маты сбросили в дальний угол. Физик Павел Романович настойчиво обхаживал химичку, Злыдню Альбертовну. Дана пропала быстро, отправилась на охоту, а Аяна топталась у скамейки, вместе со Светой и Колей. Брат и сестра Барсуковы вместе с Аяной ходили после занятий к Павлу Романовичу в шахматный клуб, оплот уныния и забытия. Коля никак не могу угомониться со своими Карповым и Каспаровым, всё ругался и что-то нёс про восемнадцать «ничьих» подряд. Аяна выискивала в толпе взглядом Дану, а наткнулась на Алмаса. Пришлось сдержанно кивнуть, поздороваться - заметил. Припёрся в растянутых спортивках и кроссовках. Кто бы мог подумать, какой сюрприз.

Обнаружить Дану удалось только когда прозвучала сирена, бич всех молодых и горячих, страшный сон для сильной половины школы. Белый танец. Затравленные взгляды, растерянное кашлянье, выразительные в ожидании лица девчонок. Немой конкурс и затянувшаяся тишина. Выиграют те, кто не простоит четыре минуты у стенки, нервно переминаясь с ноги на ногу в ожидании: пригласит? Не пригласит? Нравлюсь? Не нравлюсь?

Дана закружила какого-то очкастого. Жалко же, подумалось Аяне, совсем хиленький. Вадик от такого мокрого места не оставит, подыскала бы кого посолиднее, повнушительнее... Этого переломят, потом не соберут.

- А это твой знакомый? - прошипела Света Аяне на ухо. - Который к нам идёт.

Аяна остолбенела и нахмурила брови. Алмас и правда какими-то неизведанными путями, лавируя и тыкаясь не туда, держал путь в их сторону.

- Не, - отмахнулась Аяна, - это так... жених названный.

Света вытаращила глаза и вся по-мышиному вытянулась. Небось вспомнила про неравные браки и «исконно азиатские традиции». Хотя бы ради её тупого выражения лица этого дискотеку пропускать не стоило.

Отредактировано Аяна Дамбаева (2022-07-27 22:13:42)

Подпись автора

красивая я, а фотокарточку печатал алмасик

Алмас Шохо был не только надеждой и опорой бурятской общины Можаровска, но и любимцем физрука Михаила Андреевича, восходящей звездой лёгкой атлетики. Блестящее будущее пророчили ему все: ну не мог молодой человек из такой уважаемой семьи не оказаться могущественным шаманом. Про тётку Алмаса каких только легенд не слагали: мол, она так резво управлялась с духами, что в Навь ходила чаще, чем в сельпо за кефиром. А двоюродный дядя его, Намжил, не только на гитаре мог любую песню Окуджавы вытянуть, но и излечивал душевные раны. Желание родителей породниться с линией Шохо ещё было Аяне понятно: это у Алмаса младшая сестра успешно практиковалась и училась прилежно, а старшей Дамбаевой, Цырме, дали условку. «Ещё один весёлый вечер — и будешь навещать меня в Гусинобродке», шутила Цырма. Аяне было не смешно. Сестра уже год как ходила по тонкой грани льда и намеревалась вот-вот с радостью сигануть в пропасть.

Золотое семейство Шохо, какая красота и сколько возможностей: почёт и пыльные травники. Если бы! Мама и правда верила, что Алмас — золотце, а не мальчик, расчудесное чудо и залог двухзначного выводка внуков. Казалось, для её родителей всё было давно решено. Дана как-то осталась на ужин, помогала Аяне варить чай: в котелке побулькивала жижа из дикой сарганы, кровохлёбки, молока, масла, поджаренной муки, курдючного сала и соли. Гостья аж замолкла и перестала болтать о драгоценном Вадике, когда родители Аяны принялись вдохновенно обсуждать свадьбу. Условились обязательно привезти семью двоюродного брата из Искитима. Дана потом неделю успокоиться не могла и подначивала подругу.

Но Алмас продолжал блистать лампасами на спортивках. Проходя мимо пыльного шкафа в школьном вестибюле, заставленного грамотами с олимпиад, Аяна нет-да-нет, а цеплялась взглядом за медали с его именем. Михаил Андреевич не уставал хвастаться, что однажды Алмас обязательно выиграет спартакиаду в московском «Крылатском». Ей не хотелось этого признавать, но, наблюдая за Алмасом на общегородских состязаниях, Аяне как никогда верилось в физруковые воздушные замки. Даже тут, на ржавом стадионе с заплёванными скамейками, Алмас был похож на птицу. В эти моменты — когда ветер путался в его волосах, а сам он блестел от пóта — он нравился Аяне чуточку больше. Издалека.

За его победу хотелось болеть, в него — верить. Впрочем, наверняка это на неё эффект толпы действовал.

Ну а коль он так сильно нравился её родителям, могли бы давно и сами к нему сосвататься. Честно говоря — и с Даной говорить о том Аяне совершенно не хотелось — она, в отличие от родителей, прекрасно понимала шансы; не свои, но семьи Дамбаевых. Ни фамилии, ни великих знахарей, ни приличных детей, одни пропащие. Она бы тоже такого родства не хотела.

Впрочем, всё ещё оставалась проблема в наглой ухмылке Алмаса, надвигающегося прямо на неё.

«Съездить бы ему по роже», с мрачным удовлетворением подумала Аяна, представляя, какой красивый фингал расцвёл бы у него под правым глазом.

Вслух сказала:

— Не, ну а чё, а чё такого. Ну это, того. Пошли! Приглашаю.

Очень бы хотелось сохранить невозмутимость в голосе, но вышло плохо. Аяна молилась всем байкальским духам, чтобы щёки у неё не загорелись пунцовым. К губам как назло прилипли волосы. Она схватила Алмаса за запястье и рванула в самый центр зала, на разметку поля. Дана недвусмысленно поправляла очкарику галстук. Ох и достанется сегодня кому-то.

Насупив брови, Аяна положила руки на плечи Алмасу и ненадолго застыла. А если она ему все ноги отдавит? А если он ей? Михаил Андреич потом всю жизнь причитать будет, что она ноги его чемпиону переломала. Глубоко вздохнув, Аяна начала покачиваться из стороны в сторону. С этого-то что взять...

Воцарилась неловкая тишина. Аяна это страшно ненавидела. Молчанием можно было сказать гораздо больше, чем словами, а ей совершенно не хотелось, чтобы Алмас решил, что их танец — ну, что танец их хоть что-то да значит.

— Ну так что, — ляпнула она первое, пришедшее в голову, — на этих выходных будешь с гимназистами наперегонки бегать?

Этого события весь город ждал: посмотреть, как можаровские ребята утрут нос новосибирским выскочкам.

Подпись автора

красивая я, а фотокарточку печатал алмасик

Особой популярностью у противоположного пола Аяна особо не пользовалась. Теоретически, в том была её вина — в этом возрасте её ровесников могло привлечь любое тело, обладающее сколько бы то ни было скромным намёком на наличие груди (включая Витька из 10 «Б»; родись он в другой стране, стал бы уже сумоистом).

Очков Аяне на надбавлял и тот случай, когда она чисто случайно сломала ухажёру из соседнего района нос в ответ на приглашение покататься по заброскам на «жигулях». Сломала и правда чисто случайно, и без злого умысла, и он не обиделся, понял, но сплетня разлетелась быстро. А дальше всю работу за Аяну сделало умение дипломатично общаться.

— Ебать ты гадюка, — обиженно бросил пару месяцев назад Тимур, из алмасовской компании. — Язык прикусишь — отравишься.

В фантазиях мамы Алмас, может, и походил на кавалера мечты, но на деле он по-рыбьи пялился на Аяну и продолжал стоять истуканом. Ещё и спортивки. У кадетов, рассказывала Дана, все танцевальные вечера проходили в строгости и дешёвый коньяк запазухой никто не проносил, зато кадетов заставляли наряжаться в парадную форму. Ещё, мол, дарили девчонкам какие-то маленькие букетики на руки, а-ля этикет пушкинских времён. Не, ну так-то и Аяна бы от красивого вечера не отказалась. Так-то ей пришлось заштопывать джинсовую юбку перед выходом, ещё и колготки...

— Шохо, ты чё, берега попутал?

Аяна не успела сдержаться. Ребячливое издевательское предложение о рыцарском поступке она ещё могла стерпеть, но не такую вопиющую наглость. Запихнёт колготки ему в глотку и...

Алмас вспотел, и от его ладоней на футболке Аяны остались мокрые разводы. Сама она полыхала гневом. Нежный голос Пугачёвой прервался взрывом хохота алмасовских приятелей. Закатывать сцену при всех не хотелось, да и выше она была всяких разборок. Аяна тяжело засопела, пытаясь совладать с участившимся сердцебиением. Миролюбивое предложение на перекур случилось как раз вовремя.

— Ну пошли, — буркнула Аяна, с каждой минутой чувствуя себя всё большей дурой. Они и не потанцевали-то толком, так уже вдвоём пятились к выходу из актового зала, пытаясь избежать всевидящего ока химички. Ох и поползут же слухи.

Они вышли через чёрный вход — тот, куда по зиме Михаил Андреевич выгонял своих подопечных с лыжами. Земля всё ещё была мокрой от недавно прошедшего дождя, то и дело попадались шишки. В вечерних сумерках очертания школы нависали кривой крепостью, а рассаженные вокруг пихты тянулись уродливыми лапами к беззвёздному небу. Похолодало ещё сильнее, и Аяна поёжилась.

— Хүгшэн эжы хэхэ, — непроизвольно перешла она на бурятский, — би баһа туһалха. Байха?

Вообще, родители курить не разрешали, а Цырма таскала всякую гадость из табачек. Но травяные самокрутки были делом другим, и бабушка Даба с удовольствием учила любимую внучку подбирать травы и смешивать их в правильных пропорциях. Для последней партии они смешали корень калгана, гвоздику, базилик и куркуму — тётя раздобыла у пограничников.

— Имагтал дүргэхэ мартаха... — проворчала Аяна, заворачивая за угол, и тут же остолбенела. У кирпичной стены весьма недвусмысленно обжимались Катька Гордеева и Вася из параллельного. Футболка у Кати была задрана, шорты приспущены, а Вася чуть ли слюнями не обливался.

— Нахуй пшли, китаёзы, — зашипел Вася, когда Гордеева стыдливо ойкнула и слабенько попыталась выпутаться. Аяна, окаменев в лице, завернула за угол и сделала несколько шагов подальше от сцены возврата.

Хотелось провалиться сквозь землю. Алмас же не подумал, что они вот этим вот займутся?! С ним — да за какие...

— Прикури, — прохрипела Аяна, упорно избегая зрительного контакта с Алмасом. Они вышли к небольшому пятаку у школьных ворот — дальше, через дорогу, виднелась поляна, а вдали подмигивали перегоревшими лампочками огни пятиэтажек. Аяна прислонилась к забору и выдохнула дым колечком.

— А забег посвяти, — молчать было плохо. — Выиграешь — может, даже поцелую.

Подумаешь, акт слияния языков. Какая разница! Ну, увидели они Катьку с этим конченным. Аяна такими глупостями точно заниматься не собиралась.

— Или на это ты с пацанами уже тоже поспорил?

Ей хотелось подколоть Алмаса, и потому Аяна ткнула пальцем в небо. Впрочем, от гыкающих друзей Алмаса ожидать чего-то умного и осознанного не приходилось.

Отредактировано Аяна Дамбаева (2023-01-09 16:24:29)

Подпись автора

красивая я, а фотокарточку печатал алмасик

Аяне по лицу как резинкой ударили. Вот так взяли, канцелярскую, пожирнее, оттянули метров на пять, и по лбу зарядили. 

Поспорил.

Это он-то — на неё — и поспорил. Алмас. Алмас Шохо, в вечно облезлых трениках и затёртых кроссовках. С такой причёской, что там то ли вши, то ли блохи, хорошо если не злые духи. И вот это вот недоразумение на неё поспорило.

Жилка на виске у Аяны задёргалась. Можно было сжалиться над бедным мальчиком и просто оставить труп в тайге. Не найдут, леса плотные, шумные, к людям недобрые. Можно было поразвлечься и навести порчу. Мама, конечно, расстроится, на сына самого Шохо — видано ли... подкинуть идейку Дане, чтобы Вадик с кадетами Шохо рожу подправили?

— Поцелую, ага, — наконец, выдавила Аяна. Ей всё ещё не верилось в вопиющую наглость и то простофильство, с которым Алмас с ней согласился. — Узорчатым полосом.

Сигарета продолжала нервно тлеть в пальцах. Приятный сизо-сиреневатый дым оплетал запястья. От куркумы на губах оставались оранжевые следы-разводы, язык приятно горчило. Аяна судорожно вдыхала — и выдыхала — вдыхала — и выдыхала. Искала точку опоры. Напоминала себе, что Алмас, при всех его спринтерских талантах и спортивных достижениях, оставался мальчишкой. Мальчишки не умели решать контрольные, заваливали метод индукции и вообще хромали в вопросах логики.

То есть, чисто практически, Алмасу просто не повезло. Он таким родился. На юродивых и убогих не наругаешься.

Зато шухер и реакция у Алмаса работали быстро (видимо, заранее напрягся, ожидая от Аяны стратегического хода «кулак в рот»). Она даже не успела икнуть, а Алмас уже к ней жался. Бесславно павшая мечта завхоза о расцвете агрокультуры в школьной среде стыдливо их скрывала. Нет, в целом, Алмас был прав: если уж и проводят обход, то пусть влетит Ваську с Гордеевой. Застанут в таких позах — родителей вызовут, на площадь позора (сцену актового зала) выведут, лекции о нравственности прочтут — и поделом.

Только Алмас мог бы, например, и чуть-чуть подвинуться. Аяна слышала, как бьётся у него сердце, и чувствовала тепло дыхания. Считать пульс будущего твоего трупа — так себе затея. Может на сентиментальность потянуть.

От него ещё и воняло — он что, весь флакон дешёвого отцовского одеколона на себя вылил? Закружилась голова.

— Чего? — переспросила Аяна. — Что ты там про Кузьму бубнишь, Шохо?

В одном Алмас не ошибся: это и правда был Иван Кузьмич, полный, приземистый и коренастый мужчина. Он, как обычно, был в своей любимой флисовой куртке на молнии-застёжке и косолапил при ходьбе — ну вылитый бочонок. Аяна высунулась из-за подгнивающих досок, стараясь не задеть топорщащиеся лучины.

Прищурилась. Да, Алмас был прав: в районе шеи у Кузьмы наблюдалось некое уплотнение; как будто воздух вокруг был густым, наваристым, непрозрачным. Кончики пальцев начало покалывать. Иван Кузьмич споткнулся и облокотился на стену, будто его поташнивало. Воздух у головы пошёл волной. Означать всё это могло много чего, что главное — ничего хорошего.

— Алмас, — задумчиво прошептала Аяна и коснулась его запястья, — это ты у нас с Михаландреечим тусуешься.

А физрук и завхоз славились своей нерушимой дружбой, прошедшей невзгоды всех родительских и учительских собраний.

— Иван Кузьмич в последнее время как себя вёл? Ничего странного не наблюдалось?

Алмас знал, к чему клонит Аяна. Догадывался — по глазам было видно.

Отредактировано Аяна Дамбаева (2022-10-06 01:33:55)

Подпись автора

красивая я, а фотокарточку печатал алмасик

Очень хотелось соврать. «Да пять раз на неделе нежить выживаю с насиженной территории, меня как лихоманки завидят - бросаются в рассыпную. И этому, Шохо, не жить. Пошли, обогнём школу, докурим и вернёмся в зал, плясать под Леонтьева».

Алмас смотрел на неё с почти-надеждой. Аяна украдкой ловила этот его рассеянный, трудно поддающийся определению взгляд: во время лабораторных по физике, после выведения интегралов на доске. Когда она приносила чете Шохо травяные чаи, сборы в подарок от родителей, и тщательно расписывала, от чего поможет акация, а какую хворь отведёт зверобой. Как будто... как будто она умнее и взрослее. Лучше, чем есть на самом деле.

Аяну жутко раздражало, когда он вот так вот на неё по-рыбьи пучился. Жутко не хотелось, чтобы делать он это переставал.

Она поморщилась, когда Ивана Кузьмича вывернуло наизнанку. Может, всё дело было в темноте, но Аяне показалось, что вместо рвоты из Кузьмича вырвалась некая вязкая тёмно-серая жижа клубками. Нет, дело плохо было. Бабушка Даба как-то взяла её с собой в Чекист, на заказ. Их ждали в покосившемся двухэтажном доме; нижние брёвна уже начинали гнить, как гнила и умирающая сотрудница администрации. Она не реагировала на внешние раздражители, не узнавала родных, не ела и не пила. Рвало её так же, как и Кузьмича. Бабушка тогда развела руками: мол, поздно, дорогие, звоните в похоронку.

- А шанс был? - спросила её Аяна после, когда по пальцам стекало липкое эскимо. Изгони они нечисть, может, и угостили бы их баранками с конфетами, а так - проводили к двери. Бабушка поджала губы, пытаясь поджечь зажигалку; её морщинистые пальцы были унизаны кольцами, которые постоянно друг о друга ударялись.
- Какой-то шанс есть всегда. Чаще всего, платить за эту возможность ты и будешь - своим здоровьем, рассудком. Строить из себя героев - дело глупое и неблагодарное.

Аяна запомнила слова бабушки очень хорошо. Настолько же хорошо она успела понять и Алмаса. Кузьмича он в беде не оставит и тут, на сырой земле, не бросит. Ринется вперёд, дебил, рискнёт собой, но не отступит.

Ну и влипла же она по самое не хочу.

- Я видела, как этим бабушка занимается, - Аяна постаралась вложить в ответ как можно больше твёрдости и уверенности, - да и что, про неспеха нам с тобой не рассказывали что ли? Справимся!

Голос предательски дрогнул.

Аяна крепко сжала кулаки. Нужно было успокоиться, глубоко вдохнуть-выдохнуть и составить план. Итак, для начала не мешало бы окурить нежить. Симбиоз паразита и Ивана Кузьмича был уже слишком силён, одних трав не хватит, но неспеха это ослабит и даст им с Алмасом какую-никакую, а фору. Мысленно, она выстроила цепочку подходящих растений и постаралась вспомнить, что росло вокруг них в зоне досягаемости.

- Там вон у забора крапива. Сорви. Подожжём зажигалкой и окурим Кузьмича. Тварь это ослабит. А там...

Аяна повернулась, чтобы указать Алмасу в сторону пышных крапивных зарослей, о которых он знал и так. Вместо того, они оказались слишком близко - нос к носу. Вышло до страшного неловко.

Подавшись вперёд, Аяна быстро чмокнула Алмаса - хотелось в щёку, а получилось чуть ниже, почти у краешка губ.

- Это. На удачу.

Для храбрости, так сказать. Неспех неожиданно перестал казаться Аяне таким уж страшным.

Подпись автора

красивая я, а фотокарточку печатал алмасик

Пришлось впиться ногтями в запястье, чтобы привести себя в чувство. Губы и пересохли, и горели - как будто Аяна крапиву поцеловала, а не шоховского золотого мальчика. Клубничный блеск давно съелся, а колготки совсем не грели. Где-то рядом ухал филин, высматривая ночную добычу поживиться, а по телу ползли мурашки. Аяна от ледяного ветра не ёжилась - адреналин уже потёк по венам.

Высечь огонь из зажигалки получилось только раза с четвёртого. Белёсый дымок пополз по земле, повеяло характерным травяным едким запахом. Аяна крепко зажмурилась, обхватила себя руками, одёрнула юбку, снова зажмурилась и заставила себя выйти из-за досок. Бросать Алмаса было нельзя, смотреть на нечисть - страшно. Всякая гадость, пробирающаяся в Можаровск из леса и нави, чуяла страх лучше своры бездомных дворовых собак. Только вот если план злых псин предсказать ещё было можно, мало-мальски основываясь на логику, то нечисть никаким человеческим законам не подчинялась. Могла испугаться, а могла и разозлиться; могла отпустить жертву легко, а могла вцепиться в труп, хуже только жвачка к волосам липла.

Не зря хүгшэн эжы* тебя учит, напомнил голос разума Аяне, тебя, а не Цырму, и даже не абые*. Подбери сопли и вперёд. С любой гнусностью справишься.

Гнусностью неспех и оказался: походил на гигантскую жабу-переростка с изуродованной чешуйчатой кожей. И явно чувствовал себя хозяином: перебирал перепончатыми лапищами, не думал и на миллиметр сдвинуться с головы Ивана Кузьмича. Завхоз метался, как кошка в яме - как будто Алмас и Аяна собирались бросаться в него камнями.

Неожиданно для себя, Аяна рассмеялась. Холодный воздух и крапивный дым попали ей в горло, и она тут же закашлялась; от хохота на глазах выступили слёзы. Надо же, какой завхоз у них был наблюдательным! Они ему жизнь спасать пришли, а он решил городские сплетни повспоминать. Ещё немного и пуститься в воспоминания о шестом пальцы Аяны - знак, которым она была отмечена с детства к великому удовольствию бабушки и не меньшему восторгу одноклассников. «Шестипалая» звучало чаще, чем «Дамбаева», и, хотя к старшим классам издевательства подутихли, Аяна забывать отказалась. И, когда Полинка Рагулина на коленях умоляла извести бородавки, подсунула ей отвар, от которого Полинка покрылась угрями. Рома из параллельного тогда её и бросил, и Аяна не жалела. Ни о чём. Заслужили.

Не пожалела бы она и Ивана Кузьмича, если бы тут его и бросила. За колдунов. За пьянство. И за всё хорошее - жалкая смерть Кузьмича неожиданностью бы не стала.

Только Алмас бы его бросать не стал, и отчего-то Аяну грызла совесть.

- Брось пучок, - откашлявшись, отозвалась она, - на землю, рядом с ним. Пусть мразь задыхается.

Нужен был бубен, но бубен, конечно, на школьную дискотеку они как-то захватить забыли. Как изгонять без ритма? Алмас был прав - неспех давно пожирал Ивана Кузьмича и высасывал из него силы. Просто окуривания было недостаточно. Напугать и выгнать, так, чтобы неспех отцепился от завхоза сам - тогда бы и ущерб был минимальным.

Иван Кузьмич икнул, харкнул, перекатился на четвереньки и рыгнул. Палёная крапива запах рвоты не перебивала. Времени переминаться с ноги на ногу не осталось. Аяна, оглянувшись вокруг, ринулась обратно к доскам - под ними валялись две ржавые металлические палки, видать, остатки конструкции от Великой Мечты Кузьмича (почти американской). Выдохнув, она сделала два медленных и два быстрых удара, начиная оленьий ритм. Звук от железяк был кривым и рваным, резал по ушам и отдавал гнусностью. Какой ещё был у них вариант?

Аяна продолжила держать ритм и начала огибать Кузьмича по кругу.

- Ёбтвоювротебаляпиздюкисраные, - нечленораздельно выблевал завхоз на траву. - Спасите! Узкоглазые бесы колдуют!

- Давай, Алмас, - прошипела Аяна, молясь, чтобы палки в руках у неё не рассыпались, - читай! Изгоняющее!

Сложная часть досталась Шохо.

Оледеневшие пальцы как будто прилипли к металлу. Неспеху музычка тоже не понравилась: он зашевелился, переваливаясь с одного жирного бока на другой. На Аяну уставились его крошечные глаза-бисеринки, затянутые молочной плёнкой. Он её учуял.

Отредактировано Аяна Дамбаева (2023-01-09 16:24:17)

Подпись автора

красивая я, а фотокарточку печатал алмасик