Улицы Можаровска совсем не похожи на родную Кириллу Москву. Раньше он часто слышал разговоры об определении Родины по праву рождения, но оказавшись в родных краях чувствует лишь холодный озноб, и виной тому то ли сгущающийся к вечеру туман, то ли вымоленное в больнице обезболивающее.

Любимая косуха ощущается на плечах лишним грузом, помятая футболка - стягивающим ноющие ребра напоминанием об уютном диване в домашней однушке. Он здесь чужой и чуждый, слишком дорогой для местных рынков и слишком мелкий для местных разборок, как поддельное золото в африканской деревушке, умирающей от жажды в рекламных вставках. Кирилл устало перебирает ногами и тянет носом чужой воздух, не ощущая в нем привычной густоты. Свежесть сегодня отдаёт одиночеством.

Ему не помешало бы позвонить знакомым, если бы он помнил номера их телефонов наизусть. Не помешало бы написать заявление, если бы он не увидел абсолютной пустоты в глазах участкового. Не помешало бы сесть на поезд и уехать, если бы его кошелек не исчез рано утром на входе в проржавевший гараж.

Ему бы не помешало не приезжать.

Но он приехал, и Можаровск ворвался хрипотой в его голос и сыростью в его легкие, заполнил голову страхом, а руки дрожью от промозглого бессилия и нестерпимого желания зажать губами фильтр сигареты. Он бы разозлился, но злиться оказалось не на кого, потому что кто бы знал, что банки сгущённого молока от главы гецатийского семейства все эти годы были опознавательным знаком, а не сладостным поощрением.

Наверное, ехать нужно зайцем. Добраться до станции, заколдовать бумажку под билет и бежать в любой город, куда поезд довезет, а оттуда уже перебежками, кое-как, до Москвы, к тёплому месту, знакомым бандитам и оговорённым условиям. Да, так точно было бы лучше.

Но ночью поездов точно не будет, ночью будет туман и новолуние, сочетание красивое для наблюдения из окна и премерзкое для ночевания на улице. Попался бы на пути какой-нибудь открытый на закате ларёк, Кирилл бы всё же купил сигареты. Пусть советские, пусть слишком крепкие и слишком толстые — когда жизнь даёт трещину, выбирать приходится исходя из возможностей, а не из желаний. Особенно если расплачиваешься всё равно фантиками и листьями с деревьев, прямо как в детской песочнице.

В прошлом Кирилл никогда не видел такого тумана. Дымчатые клубы стелятся по дороге, лижут носки когда-то модных, а теперь просто грязных кроссовок, обвивают щиколотки без всякого ветра: Горбачев думает, что если город намеревается спрятать его, то сейчас самое время, потому что получить по лицу ещё раз ему не хочется ни от местной шпаны, ни от давно проснувшихся преследователей. Он болтается по окраине в поисках места, подходящего для незапланированной ночевки, но натыкается лишь на детские площадки и обшарпанные подъезды. Ларьки уже закрыты. Нельзя не подметить, что ассортимент в них скудный, и в другом случае Кирилл точно рассмотрел бы местечко на предмет торгово-взаимовыгодных отношений. Понять бы только, не грузинские ли братки держат местных торговцев...?

Собачий лай вырывает Кирилла из его расчётов. Этого только не хватало. Собак он не боится, но бродячие стаи что в московских подворотнях, что в можаровских закоулках не сулят ничего хорошего, особенно когда бегство не представляется действенным вариантом, а из укрытий в доступности только деревья в подлеске. Может, правда на дереве пересидеть? Чем чёрт не шутит, всё безопаснее, чем на пустой станции или под носом у недавних обидчиков. Безопаснее же?

Девчонка появилась неожиданно, словно чёрт из табакерки. Кирилл быстро окинул её оценочным взглядом, но убедившись в отсутствии испуга на её лице снова оглянулся в сторону исчезающего в клубах тумана переулка. Без очков говорить с кем-то было крайне неуютно, но сил на ощущение дискомфорта уже не осталось.

— Гуляю, дорогая. Ты язычок-то прикуси, я тебе не батька, чтобы панибратствовать, — подростков Кирилл не любил. Они всегда казались ему агрессивными и нелепыми, слишком опасными в своей детской тяге быть наравне с теми, кто может начистить им милые незамутненные заботами о счетах за электричество личики или за ухо оттащить до родителей, зачастую устрашающих гораздо сильнее, чем детская комната милиции. Если на рынке ворует грязноватый мужик, можно ввязаться с ним в драку, но если у прилавка ошивается голубоглазая девчонка с ловкими ручонками, звать всегда приходится охрану, а то и вовсе доказывать, что сам не верблюд. Ребенок же ещё совсем. Невинное существо до совершеннолетия, а после — хоть в Чечню, хоть в Гулаг, какая разница.

— Не куришь? — вопрос вырывается до того, как Кирилл думает, что не стоит судить о маленьких городках столь предвзято. Тем не менее, чем тут ещё подростку заниматься? Курить, пить, да болтаться после заката по улицам, вот и весь летний подростковый досуг. Непохоже, чтобы Можаровск изобиловал компьютерными клубами или был меккой творчества в регионе.

Собачий вой нервирует. На девчонку Кирилл во избежание инцидентов больше не смотрит, но к неприятной встрече внутренне готовится, краем глаза осматривая улицу на предмет если не куска арматуры, то хотя бы увесистого булыжника. Ещё бы видеть что-то в белой пелене дальше вытянутой руки... Вожаку такими темпами в глаза не заглянешь, да и черт его знает, работает ли гипноз в тумане.

— Как у вас тут с собаками обстановка? Местные, прикормленные? Или по лесам болтаются? Шла бы ты вообще домой, пока волки за угол не затащили, красная шапочка.

Вообще, девчачий смех на окраине опустевшего города мог бы стать прекрасным источником вдохновения. Кирилл бы выпустил книгу или серию рассказов о невинных снаружи и кровожадных внутри героях, поделился бы набросками с менеджером едва выскочив из поезда, если только удастся отсюда уехать. Нет ничего сложного в том, чтобы выкинуть фамилию "Гецати" из своих очерков, пусть там и дальше будут плясать черти и одержимые ими дети, пусть вампиры будут высасывать из сибирской глуши ресурсы, пока нечисть заносит в электронную картотеку местные мертвые души, только эта ночь должна быстрее закончиться. Впечатлений уже достаточно по синяки на горле, честное пионерское.

— Послушай, малая, — бить детей Кирилл никогда не держит за вариант. Девчонка и правда ему непонятна, потому что смех без причины, говорят, признак дурачины, но на дуру она смахивает не особо. Пусть в глаза ей сейчас и не заглянешь, Кирилл всё же уверен, что отблеск интеллекта в них так или иначе найдется. — Понятия не имею, о чем ты болтаешь, но бежать быстро не смогу, день выдался нелёгкий. У тебя тут друзей поблизости нет? Кнопки от подъездов знаешь? Пешком мы от собак точно не убежим, это я тебе гарантирую.

Сильнее всего нервируют туман и сумерки. Сочетание ужасное, в нём не оценить опасность, не рассмотреть ни количество собак, ни дистанцию до них. Кирилл ориентируется лишь в ближайших нескольких дворах и то по памяти. Помнит, вроде, что недалеко лес, что за парой поворотов есть закрытый магазинчик и ободранная доска объявлений, в некрологе которой очень не хотелось бы появиться наутро.

— Может, у тебя всё же есть зажигалка? Или какие-нибудь девчачьи ваши прибамбасы, я не знаю. Фонарик и зеркало? Лак для волос? Папкин швейцарский нож? Давай, думай, мои карманы ваши местные ещё утром вывернули, очки разбили, — Кирилл болтает и отступает назад, на слух прикидывая, откуда исходит опасность. Ситуация странная: вой слышится то далеко, то близко, словно псы заполонили вдруг весь Можаровск, но в зловещей тишине не слышно ни их шагов, ни свойственного собакам прихрапывающего дыхания. Они наверняка тоже дальше морды своей не видят, но этот факт почти не утешает, потому что нюх у них явно лучше, а слух острее, и хоть на шепот переходи, своих шагов и шороха одежды от своры не скроешь.

За очки сердце до сих пор болит. Горбачев за этими хамелеонами оббежал почти весь Париж, ничерта не нашел и купил в итоге в Турции, отвалив денег в два раза больше, чем планировал. Хамелеоны были чудесными: в тонкой металлической оправе, с нежно-розовым затемненным стеклом, не вынуждающим больше смотреть на мир через слой оптического затемнения. За два года ношения ни одного косяка в работе замечено не было, Кирилл даже позволил себе несколько раз выпить на вписках и не увидел ни одного трипа вызванного чем-либо кроме очередной попытки бодяжить.

И Можаровск сквозь розовые линзы смотрелся гораздо лучше. Хорошие были очки.