в метро люди толкаются, трутся друг об друга.
как в другую вселенную попадаешь, расточительно приглядываясь к каждому — потому что чем-то занять себя нужно.
руки дёрганые, холодные пальцы сжимает точно зная, почему он сейчас здесь.

— эй, далеко направилась? - сега лапищей хватает девушку за запястье и устраивает на своих коленях. какая-то дама бальзаковского возраста учтиво грозит взглядом, дескать, все лабзанья оставьте за пределами вагона.
а что если хочется прямо сейчас? да он и сам давно не мальчик, в курсе. но подобный тип людей не меняется.

он смотрит на нее настолько спокойно, словно они разошлись пару часов назад, так... если бы сега действительно не пропадал из ее окружения или не менял номер мобильного, кстати, исключительно из каких-то необходимых побуждений, с ней это связано ни коим образом не было.
его ещё слегка ломает, тремор явно ощутим, заглушенный перегар жвачкой орбит, вид отпетого маргинала — лаконичен перед взором авроры. да и в принципе, сега уверен, что она поймет. навряд ли обрадуется подобной встрече, но выхода у нее не будет. как собственно и всегда.

— какая ты красивая... - локоны пальцами зажимает и тянет, свободной рукой цепляясь за цветной принт толстовки. 
— я снова соскучился, - сега по-свойски кладет руку на ее бедро и чуть сжимает, дама на соседнем сидении жмётся ближе к выходу, что абсолютно не смущает. пренебрежение людей в его сторону всегда было, есть и будет.
от этого уже не спрячешься, не вычленишь повадки или не поменяешь свой свободный, хоть и слегка безнравственный характер. — хотел тебе набрать, но номер потерял. а потом мне сказали, что ты там снюхалась с каким-то хуем посредственным... и дабы не поломать вас двоих окунулся в безграничное веселье трудовых будней. - сега прям легенды слагает на ходу, хотя по сути, никогда пиздаболом не был и всегда ответит за свои слова.

просто так сложились обстоятельства. пленники определенного момента. и такую демагогию он может загнать, как два пальца.
но что-то цепляло его в авроре... он верной [или не очень] псиной возвращался обратно. накручивал их двоих заряжая эмоциональным, нестабильным загоном. и вроде бы нахера такие отношения иметь? а сердцу не прикажешь.
хочется подобного снова.
от хруста костяшек об стену, чтобы скулы сводило —
до слезливых речей поздно ночью, пьяных разговоров по душам, одной сигареты на двоих. помятая постель и этот мерзкий кофе на площади, но уже такой привычный, что другого и не нужно.
и как обычно, ни слова о любви. сега просто не обнадёживает, потому что и любить-то толком не умеет. так, пустая сублимация, когда хочется трахаться, общаться и вдыхать ее запах. а на большее и сил не хватает.
затем какое-то тотальное переполнение внутри, словно уже не можешь без нее. и это все настолько становится приторным и сериальным, что лучший выход сразу послать друг друга нахуй — потому что, при всём при этом и отрицательных моментов огромное множество. и вот здесь уже, хоть зверем вой.

смотрит и улыбается. налюбоваться не может, баба ведь действительно красивая, утончённая и заебаная этой жизнью — всё, как он любит.
если бы она решила свалить или резко двинуться, увы, не получилось бы. может показаться, что хватка слабая, да не тут то и было.
на какой-то из остановок сега резко встаёт, хватает аврору за плечи в обнимку и тащит к выходу.
— блять, только не говори мне, что все изменилось.
точнее не смей перечить. абсолютно бесполезно.
сквозь народ пробираются, сега чуть голову наклоняет, чтобы ни с кем лишний раз взглядом не цепляться.
в голове столько мыслей, а сказать все равно нечего. он понимает, что большинство его действий не принять в штыки не получится. он не оправдывает себя, знает, что тот ещё мудак.
действует на эмоциях, прямо или косвенно, умело манипулируя или скрашивая своё общество теми людьми, которыми посчитает нужным. и похер если они против.

народ понемногу щерится в другую сторону, пока сега неуклюже перебирает ногами, дабы не встать кому-нибудь жирно на чистую обувь. хотя, какую нахуй чистую, раз они сами втянули себя в эту давку. когда позитивные аргументы заканчиваются, а аврора находится в надёжных тисках — сега понемногу возвращает свой товарный вид и цепляет напускное безразличие.
— уж с кем ты ебалась, так стоит бы помолчать. шествует страдалица и верная хюррем, - самойлов налетает на мужчину, все так же утягивая рору в большие перспективы отхватить совместно пиздюлей. мужик угрюмо оглядывается, поправляя белую футболку и что-то шепча себе под нос. однозначно нелицеприятное. вот же уебков на этой станции... особенно когда ты один из них.
— да, нам обоим было плохо, - приходит он к выводу, немного не соглашаясь с личной теорией. даже у этого ебучего «плохо» есть свой срок годности. в конце отношений было отвратительно курить самокрутку, анализировать тот пиздец, что закончился с его подачи, а стагнация так и вовсе подбивала на мотив возвращения. только возвращаться было не к кому. к истеричке на подпитии, или к угашенной и сломленной от своих чувств девушке — это пожалуйста. а адекватности уже давно не наблюдалось. да и как можно было ждать что-то, если ты ничего не можешь дать взамен? да он и не пытался, если уж быть таким честным.
хоть где-то.

на свободной дороге от людей, облако дыма вылетает из губ роры, самойлов наблюдает с интересом, вспоминая или всё-таки действительно любуясь её тем же ахуевшим вайбом и пассивной агрессией. сегу подпитывает данная схема и берёт на крючок, как глупую псину на примитивных желаниях. он хватает ее за ладонь своими массивными пальцами и замедляет темп, причем абсолютно резкий полёт создаёт впечатление, что ебанулся то он в край, но час от часа легче не будет. да и если в нём искренне затесалась идея повторения временного гостевого брака, то этот режим собьёт только обезьянник суток на пятнадцать.
не давая шансов расслабиться или ещё не дай бог срулить с вынужденного мероприятия, он хватает ее за запястье и тащит в какое-то кафе сомнительного вида. там темно и невзрачно, зато посетителей ограниченное количество. усаживается за столик и палит по сторонам, движения скованные и неловкие, «чо блять, сидушка для барби?». он немного успокаивается, когда аврора сидит напротив и злостно смотрит, наверное, не веря в свое «счастье». да и как бы начать без лукавства... рассказать что все пошло по пизде, а ее адрес слили в душевной беседе за бутылку водки. ну или что-то типа подобного. решает всё-таки, что некоторые вещи должны остаться без огласки.
— что будешь? - поворачивается в сторону светящегося меню сзади, не дожидаясь орет про два молочных коктейля и огромных бургера. угощать завтраком — так королевским.
он готов был поклясться своей печенью, что если аврора всё-таки попытается капитулировать, он конечно не приложит ее головой об стену, но сделает все возможное, чтобы эта встреча запомнилась ей надолго. учитывая ещё его маленькую прихоть, что теперь им суждено видеться чуть чаще чем ей хочется. постоянно, например.
— ну рассказывай, - смотрит в глаза, словно ничего не произошло. без малейшего сожаления или тяжести, будто бы любимая песня на рейве, но на отходняках от нее тошнит до невозможности.
— как жизнь, как сама, как успехи на рабочем поприще? - воротит нос, словно ее работа шутка какая-то. и вроде не сексист был до этого момента.
когда прелюдии кончились, он наклонился к ней чуть ближе, обдавая то ли парфюмом, то ли блевотной жвачкой от которой уже тошнило. достал ее изо рта и прилепил под угол стола, так, невзначай.
— слушай меня внимательно, мне действительно хочется попробовать что-нибудь ещё. с тобой. вероятно получится. мне абсолютно похуй на твои отношения, которые могут быть у тебя в данный момент. если ты откажешь мне, все будет ещё хуже, - удовлетворённо он посмотрел в окно, как философ, который пиздит, но честно делает вид, что в это верит.
— для нас, - сменился его тон, как у ебаного биполярщика. когда перед ними поставили поднос, сега равнодушно взял бургер и принялся есть, по-ублюдски наклоняясь ниже к столу.
— погода ебучая сегодня, да? - спокойно вытер соус с уголка губ, протер чистой ладонью по щетине и взглянул на аврору с вопросительным взглядом, дескать, «хули ты не ешь?».