Привет, у меня всё в порядке – играю в прятки.

Алёна тушит сигарету, и бросая её неподалёку от своих ног, кутается в длинный чёрный кожаный плащ на молнии, продолжает болтать ногами,  сидя на деревенской остановке – ждёт автобус до Можаровска. Осталось примерно пятнадцать минут. Она не решается достать жвачку из глубокого кармана, потому что замечает соседку тётю Свету, женщину старой формации, девиз которой: бестактность и слабоумие. Алёна её скрыто ненавидит и резво поднимается с поржавевшей от времени скамейки, чтобы уступить место соседке и всем её хуёбкам. У Исаевой же одна большая клетчатая сумка с грязной кухонной посудой, а у её собеседницы багажа больше раза в два. Грядущий поток сознания ранее не доставлял никакой радости, а сейчас очень интересно послушать, что говорят дачники, ибо по другому не узнать - спалилась она или ещё нет. Тётя Света точно бы об этом спросила, но чаще она говорит о себе, Алёна же старается отвечать односложно, если всё-таки необходимо что-то говорить.

Завистливо косится на пацанов через дорогу, которые распивают средь дня далеко не компот. Включается в разговор – нет, всё в порядке и можно выдыхать. К остановке стекается народ, и тётя Света переключает своё внимание на кого-то другого, Алёна совсем не возражает и отходит в сторону, затем за остановку, поправив короткие ручки клетчатой сумки на своём плече.

Алёна всегда ненавидела своего отца за алкоголизм, похуизм и беспринципность, однако, и подумать не могла, что когда-нибудь однажды его вредные привычки окажут ей добрую службу, ведь отец по даче никогда не помогал: либо валялся как мешок с говном на кровати, либо уходил пить с кем-то – вся деревня для него братья, пожалуй, вот и вся родня для него.

Алёна жалела мать, хотя отношения у них последние восемь лет были не самыми хорошими – обе не оправдали ожиданий друг друга, периодически чувствуя за это некую вину, всё-таки старались помогать друг другу. А брат ещё мелкий, и на дачу его заманить крайне трудно. Доступ в старый сарай Алёна имела чаще всех остальных, поэтому очень удачно прятала то, что боялась отвозить в город. Пока что всё нормально, а ведь поначалу она боялась заниматься тем, что делает сейчас. Ещё пять лет назад дед Исаевой гнал самогон в их маленьком косом деревенском домике с настоящей русской печкой, плохо продавал его и пил сам, а теперь внучка готовит там наркоту. Скоро закончится апрель, и приезжающих в эти края станет гораздо больше – будет страшно даже ночью работать, что уж говорить о дневном времени. Сощурив глаза, девушка подслушивает чужие разговоры и, когда ей удаётся занять сидячее место в пазике, довольно гладит себя по коленке, разглядывая новые джинсы так, как будто на них написано или нарисовано что-то жутко интересное.

Теперь она не будет их варить, а будет покупать. Алёна уже покупает в Можаровске импортные вещи, а когда они ей надоедают – продаёт их знакомым или коллегам, особенно последние хорошо берут – коллектив-то женский, у всех есть дочки-внучки-невестки и всякие прочие лица, которые в целях экономии не брезгуют ношеной одеждой, и Исаева недорого за неё берёт, чтобы покупали чаще. Алёну на работе не очень любят за необщительность и вспыльчивый характер, но наблюдать за ней остальным бывает иногда интересно – с парнем живёт долго, а замуш не берут – сплетен просто завались. Алёне похуй. Она не слушает их особо, отмахивается от вопросов, а когда появилась новая опасная халтура – не замечает вовсе, не до того, знаете ли. Поддерживает общение в комнате для отдыха нечасто и лишь на нейтральные темы - ей невыгодно вступать в явные контры с провизорами, с какой стороны ни глянь, к тому же, одна из этих тёток готовит вкусное домашнее вино. Алёна вспоминает о нём по пути домой, вино должно стоять в холодильнике в пластиковой бутылке с этикеткой подсолнечного масла – это своего рода конспирация, на случай, если мать завалится в гости, когда Сеги не будет дома. Он ей тоже не нравился. Алёне похуй и на это. Мать она практически не слушает и не слушается.

Матери Алёны не нравился никто, даже она сама, в свои сорок с хреном та выглядела лет на десять старше, и Алёна такой быть не хотела, между ней и отцом лёд немного начал таять - она бы точно бухала вместе с батей, если бы осталась жить с ними. В детстве, когда её против воли таскали в гости к родственникам, Исаева часто наблюдала за взрослыми, отвлекаясь от детских игр. В пять лет ей хотелось быть похожей на тётю Наташу - яркую красивую молодую женщину в разноцветных нарядах, с голосом как пароходный гудок и красивым мужем, а в семнадцать уже она ни на кого не хотела быть похожей и редко появлялась у родственников, чтобы не видеть, как их всех иссушила взрослая жизнь. Уже в двадцать три, она вновь захотела походить на дядю Женю, который спит всё застолье в салате или напротив своей рюмки, тот пил хлеще, чем отец, его родной брат кстати говоря, был так же похуистичен, но беззлобен к своему окружению и никогда никому не мыл кости, не мерился с кем-то крутизной.

Больше всего на свете Алёна мечтала быть непохожей на свою мать, и, надо сказать, почти получилось, однако, гены пальцем не размажешь – иногда она так же срывалась и раздражалась на любого, кому не посчастливится попасть под руку. Но на дядю Женю она похожа всё-таки  больше. Выдыхай, Алёна, в твоей жизни мало что изменилось. Всё нормально. Снова дома не ночевала - никто ничего не скажет. Опять. Нравилось ли ей это или всё же нет, Исаева до конца не понимала. Она вообще мало что понимала  в их отношениях с Самойловым и не торопилась вникать. Не, ну а чо? Все так живут.

Опустив клетчатую сумку с грохотом на пол, Алёна появляется в квартире, где они с Сегой уже живут полтора года. Она с первых месяцев их знакомства всегда знала его рабочий график наизусть, и Самойлов должен быть сегодня дома, потому что знакомая  мужская одежда висит на соседнем крючке, рядом с её черным длинным кожаным плащом. Облокотившись на стенку в прихожей спиной, Исаева стягивает с ног ботинки и, не поднимая головы, произносит в тишину:

- Я сейчас картошку пожарю. Есть со мной будешь?

Отредактировано Алёна Исаева (2022-08-27 18:06:20)

Подпись автора

тумба