когда Лева громко хлопает входной дверью, топая зло по лестнице обшарпанной парадной с выкрученными лампочками, устремляясь куда-то — куда ему одному было известно, Гриша не срывается с места и не пытается догнать его, чтобы вернуть.
делает вид, что ему все равно.
наплевать.
похер.
пускай идет лесом.
пускай идет к черту.
да куда угодно пусть идет. он никого не держит.
в Грише бурлит злость, жгет внутренности, застилает глаза, требуя выхода, поэтому страдает ни в чем неповинный стакан, что летит на пол, рассыпается на кусочки, осколки разлетаются по сторонам.
Леве не понять — какого это, когда твое сознание, твой шаткий разум также, как этот стакан, сыплется на мелкие части, словно пазл, а ты так отчаянно пытаешься собрать все обратно, в единую картину, но детали не стыкуются, всё падают из рук, никак не ухватить. при этом Гриша напрочь забывает о том, что Лева возможно единственный, кто мог помочь ему без негативных последствий, и так или иначе понимал его состояние. но Горский слишком гордый для этого, слишком упрямый.
он мог бы признать свою вину. вернуть Леву назад домой, сказать: прости дурака, не прав был, сам виноват, обещал же больше эту дрянь не покупать.
но вместо этого Гриша сам сваливает из дома, не появляется несколько дней, пропадает по злачным местам, благо в Можаровске их хватает. он заливает в себя алкоголь, растрачивает и проигрывает деньги , он и не стремится к выигрышу. всячески пытается себя разрушить.
ему всё это кажется гениальной затеей.
попыткой отвлечься от всего, и в тоже время он день за днем начинает терять себя.
в какой-то из дней Гриша берет в руки телефон. ни сообщений, ни звонков. затем он начинает проверять его чаще.
забей уже.

а вдруг с ним что-то случилось?
он не нужен тебе.

набирает ему сообщение: «ты где?»
не нажимает отправить, стирает текст.

«дай знать, что с тобой все нормально.»
снова удаляет, откидывает телефон в сторону.

у Гриши эмоциональное равновесие расшатывается все сильнее, раскачивается, как лодка на волнах его деперсонализации. его хрупкий разум начинает трещать по швам. оно подступает постепенно, но нарастает в геометрической прогрессии. Горскому среагировать бы раньше, но за алкоголем, гордостью, попытками непонятно что доказать и вихрем эмоций на фоне ссоры с Левой, он пропускает все сигналы тревоги.
настроение сменяется по несколько раз на дню, оно становится как калейдоскоп — чуть поверни и новый рисунок.
Гриша не обращает внимание не хочет замечать.
а пробелов то все больше и больше.
Гриша списывает их на алкоголь. пытается отрицать.
у него все хорошо!
он стабилен, как никогда!
хотя прекрасно знает, что его ждет в завершающем акте.

у Гриши руки трясутся мелко, когда он умывается холодной водой. опирается двумя руками о раковину, смотрит в свое бледное отражение. волосы взъерошены, под левым глазом синевой разливается гематома, а нижняя губа разбита в кровь. наверное, хуже он еще никогда не выглядел.
самое отвратительное в этом то, что Гриша не помнит.
ни черта не помнит.
последние несколько дней стерты напрочь, остальные будто с заплатками из урывчатых воспоминаний. силится вспомнить хоть что-нибудь, но голова отзывается лишь тупой болью.
ему хреново.

сидит на полу, прислонившись спиной к дивану. смотрит на руки, на них свежие раны, из них сочится темная кровь. он уже ничего не понимает. от куда это? зеркала в ванне у них больше нет. руки трясутся сильнее, когда Гриша пытается закурить сигарету. горечь никотина во рту, едкий дым.
не помогает.
ничего не помогает.
разум рушится так легко, словно карточный домик, рассыпается осколками.
Гриша заливается смехом, но тут же поступают слезы, стекают по щекам, а рука сжимается в кулак, смотрит зло. сменяется так еще несколько раз по кругу, у него будто сбой программы, будто заклинило что-то в голове. Грише хочется отключится, потому что сил нет больше это терпеть.
сигарету тушит о предплечье, вдавливает зло в кожу, оставляя след.
ничего не чувствует извне.
вся концентрация боли внутри, она затмевает все, въедается, ломает ребра, врастает в органы, выворачивает душу наизнанку.
больно.
как же больно.
блять.
Гриша не помнит, как в руке у него оказался флакончик с ведьмовской дурью. но его трясет крупной дрожью, он вцепился в него, перебирает пальцами.
всего лишь пару капель.
не больше, честно.
уговаривает себя. убеждает, что оно ему надо. это же не так много — пару капель. правда? зато может хоть немного, хоть ненадолго станет легче.
— ты обещал мне, — твердый голос Лёвы раздается в голове эхом, а перед глазами его призрачный образ, что смотрит с неизмеримым разочарованием на него. Гриша хочет протянуть к нему руку, коснуться кончиками пальцев, но Лёва растворяется перед ним.
Горский закрывает глаза, плотно сжимает веки, понимая, что рядом никого нет.
его нет.

Подпись автора

за закрытыми окнами ночь, ты меня обнимаешь.
это просто мираж, я здесь один и четыре стены.

Гришу ломает всего изнутри, ломает кости в мелкие обломки, иглы вводятся под кожу. их нет, но ощущения такие яркие, такие острые, что крик рвется наружу, разрывая грудину, он давит его, стискивает зубы с силой.  он обнимает свои ноги, утыкается лбом в колени, а в ладони всё также крепко сжимает стеклянную емкость.
его спасение.
его погибель.
что там за окном? Гриша не обращает внимания. а за окном солнце почти догорало, его тушит об себя горизонт, не щадя, и оно разливается кровавым заревом. Гриша понятия не имеет — сколько он не спал, сколько не ел, сколько сидит в таком положении. он истощен. он устал. все часы слились вместе со днями... неделями?
какой день? какое число?
Гриша застрял где-то между. в памяти темная пустота. она заполняет всего его. в пустоту эту он смотрит, не отрываясь. не может не смотреть. силится увидеть что-то. но  в нее, чем дольше смотришь, тем сильнее она сводит с ума. израненный, разъебанный и невыносимо уставший разум этой пустоте легко поддается, утопает в полубреду, опускаясь на её дно.
ниже // ещё
ниже // ещё
ниже // ещё
Гриша захлебывается и тонет окончательно, разбиваясь о дно.
ему кажется, что рука касается его щеки. она должна быть теплой, но обдает холодом, от которого Гришу только сильнее трясти начинает. рука проводит по плечу, еле касаясь. Гриша трясет головой, пытается разогнать чертей в голове, что мертвые образы наваждением на него туманной дымкой насылают. руки обвивают его, сжимают крепко.
его руки.
но рядом нет никого.
дышать тяжело.
Грише кажется, что входная дверь щелкает замком. Грише кажутся знакомы шаги. Грише кажется его голос.
он поднимает голову, смотрит мутным взглядом. Гриша улавливает его запах с уличной свежестью. Гриша чувствует, как от него исходит тепло. Гриша слышит его дыхание, слышит биение сердца. и это не мираж, не очередная галлюцинация.
— Лёва? – тихо-тихо хриплым голосом.
у Гриши глаза красные, опухшие. да и в целом выглядел он паршиво. он не хочет, чтобы Лёва его видел таким ничтожно беспомощным. но ему кажется, что грозовой шторм начинает отступать. ему кажется, что тело дрожит всё меньше. ему надо удержать Лёву, ему надо найти в себе силы сделать хоть что-то. сказать хотя бы банальные слова, которые заставят Лёву остаться и больше не оставлять его одного.
но Лёва злится, кричит. они возвращаются на круг, снова ходят по нему, как часы. они снова на отправной точке, запуская очередной оборот.
по рецепторам бьет сладковато-кислый смрад скверны. он вдыхает дурман. Гриша привстает неловко, опирается о мягкий подлокотник дивана. болит абсолютно всё. он – оголенный провод. Гришу скручивает в узел, мутит разум, стучит по мозгам дробью.
стук.стук.стук.
Гриша разбивается, меняется во взгляде. калейдоскоп его сознания даёт внеочередной оборот, создавая картинку и собирая его заново. криво. искаженно.
Гриша на Лёву смотрит зло, будто не свои взглядом. один штормовой фронт, сменился другим. ярость закипает в нем, словно лава в вулкане, и выходит со взрывом наружу, выжигая внутренности. выжигая всё вокруг.
самого Гриши здесь будто бы и нет. скверна уводит всё в дымовую завесу, кроме той сущности в нем, кто злобную мощь и силу Гриши содержит, кто хочет контроля и ненавидит его слабости.
у него его главная слабость одна.
Гриша делает шаг. Гриша резким движением обхватывает шею Лёвы рукой. рука сжимает крепко, сдавливает с силой. под рукой чувствуется движение кадыка, чувствуется пульсация вен под тонкой бледной кожей Лёвы. Гриша в глаза смотрит, прожигает недобрым бесовским взглядом, будто враг перед ним.   
— ни единой капли! – кричит в лицо напротив, — и всё, сука, из-за тебя, — уже тише, но шипит, словно змея, прямо над ухом.
Лёва – его слабость. Лёва – его зависимость. Лёва – трепещущий мотылек в его руке. одним сжатием может раздавить его, ломая крылья. стоит сжать чуть сильнее, сделать одно резкое движение, по комнате раздастся хруст шейных позвонков и тело повиснет в его руке безвольной куклой.
но Гришино поле всё перепахано, пламя злобного гнева скачет по остаткам выезженной сухой травы, мечется в поисках выхода, вот-вот потухнет, так его и не найдя. Гриша сам внутри себя кричит истошным криком всё громче.
остановись!
остановись!
остановись!

Подпись автора

Гриша в западне. Гриша попал в капкан. он в ловушке собственного вдребезги разбитого разума. переломан. перемолот. сломлен. осколками под кожу, раздирая внутренности, разрывая нервные волокна. больно.
в своей голове он, будто в старой сгоревшей халупе. этот покосившийся дом чудом не сгорел дотла, но его все равно давно пора бы под снос, а гриша в нем все стирает пыль и сажу.
всё восстановит, всё поправит и перестроит. нет.
обещает, что сможет справиться. всё будет по-другому. снова нет.
это всё чертов лабиринт, где он ходит в нем все по тем же тропам. снова и снова.  потому что слишком труслив, чтобы покончить с этим. слабак. 
и гриша, как прежде, сам не свой, гриша опять идет сквозь густой дым, вдыхает гарь, что раздирает горло, душит. пытается найти выход к остаткам своего здравого смысла, к частям ещё окончательно не сгоревшего в гневе разума. попытаться взять контроль, попытаться собрать осколки вместе, как пазл на тысячи деталей. отвратительная головоломка.
сейчас грише помогает лишь то, что несколько дней подряд его мозги варились в этом вареве из перемешанных чувств и эмоций, из кусков раскромсанной личности. его калейдоскоп сменял картинки так часто за последние сутки, что Горский физически чересчур истощён, слишком уставший. поэтому пламя тухнет, не найдя источник.
растворяется постепенно сизый дым перед глазами. и дышать, кажется, становится легче. пока не…
у Гриши взгляд светлеет. зрачки чуть сужаются, в них заплескалась ясность разума, на сколько это возможно. и только сейчас он осознает, что рука разодранная в кровь лежит на горле Левы и крепко сжимает его, перекрывая доступ к кислороду.
фантасмагория.
уродливая и искаженная.
мышцы руки слабеют. отпускает чужое горло резко, будто обжигаясь.  Гриша смотрит испугано загнанным зверем. перед глазами лишь алеющие расцветающие гематомами следы на бледной нежной коже лёвиной шеи. стыд и ненависть к себе ядом липким и вязким расползаются по всему телу, проникая в кости и глубже, разъедая каждую клеточку.
Гриша рот открывает, точно рыба. а слова застревают поперек горла костью острой. да и не подобрать слов. никаких. он виноват перед Лёвой везде и всюду. снова. столько раз уже было им сказано «прости», что тошнит от самого себя. если бы только он мог остановиться, если бы  только он мог всё отмотать назад…
если бы…
если бы…
слишком много если бы.
Гриша делает шаг назад. не имеет права приближаться. не имеет права касаться. как бы не желал этого. мелкой дрожью ломает конечности. падает на диван.
заземлиться.
надо заземлиться.
утыкается локтями в колени, а пальцами дрожащими в волосы зарывается, сжимает, тянет их, а глаза виновато в пол.
Грише бы сказать Леве - беги от меня, беги как можно дальше. беги, пока не стало поздно, пока ещё жизни не отсчитали свой счет до нуля. от него лишь боль и страдания. сплошной грозовой фронт и бурлящее темное море, пугающее своими волнами и глубиной. утонешь. не заметишь. с Гришей будто по-другому и не бывает. но Горский всё же гребаный слабак. прекрасно осознает, что не сможет он без Левы. ни дня не проживет. сгинет в пучине своего раздолбанного нестабильного сознания. потому и отпустить не может.
уже вроде бы и приняли тот факт, что у них двоих только и есть их – «вместе», сложное, непростое «вместе», но всё равно вина обгладывает Гришины кости.
- прости меня, - тихим голосом, - прости...
мало.
этого ничтожно мало, чтобы перекрыть все его проебы.
- только не уходи, прошу, - Гриша противен сам себе. какой же мудак.
но он не знает, как ему всё исправить. и ему определенно точно не справится самому. если Лёва сейчас уйдет, он будет прав, он сделает правильный выбор. но Гриша готов переступить через свою гордость, задушить все свои тупорылые принципы и бежать за ним по пятам, падать в ноги и просить остаться, вымаливать прощения. а не повторять свою ошибку, как несколько дней назад, после чего теперь он оказался в этой точке невозврата.

Подпись автора