но невеста молодая,
до зари в лесу блуждая,
между тем всё шла да шла…

оно приходит не сразу. подкрадывается сначала еле заметно, а затем ничего не остаётся кроме него — кроме осознания. осознания содеянного, которое вязким отвратительным ядом расползается внутри, постепенно заменяя уверенность в правильности своих решений и расшатывая эмоциональную стабильность.
смотря на свое отражение, он чувствует раздражение. противно теперь было от самого себя. оно отравляет его изнутри, ломает кости.
больно.
тошно.
эта боль не сравнится с той, которая мучает его от того, что головы с друг другом не в ладах, все договориться между собой не могут. она другая, но ничем не лучше. свербит где-то глубоко внутри, разрушает медленно и мучительно.
и Змей искренне не понимает, почему все именно так. все должно было встать по своим местам, должно было быть как раньше. думал, что сможет избавиться от всего разом. и от недуга своего, и от привязанности этой, такой непривычной и несвойственной ему. Змей всегда был сам по себе. независим и горд. а теперь его терзают сомнения и чувство вины.
как раньше не будет.
он уже не сможет.
ему нужна эта привязанность.
день за днём идёт, мелькая,
а царевна молодая
всё в лесу…

— он не помогает, — почти рычит Змей.
старуха смотрит на кровавый блеск рубина в серебристой оправе, что должен был защищать его от самого себя, а теперь брошен на землю к ее ногам. ухмыляется мерзко кривой улыбкой. смотрит ехидным взглядом на удаляющуюся от нее спину.
он уже не слышит ее, не хочет ни слышать, ни слушать. они уже достаточно друг другу сказали. он уже достаточно услышал.
ему наплевать.
между тем царица злая,
про царевну вспоминая,
не могла простить её…

глупость. непростительная глупость. именно это Гор и сделал.
но думать надо было раньше. теперь он должен был попытаться всё исправить. он не знает — каким образом, но он должен. и он идет сквозь лесную чащу, бредет, не помня точной дороги к лукоморскому берегу, но точно зная то, что ищет.
в лесу непривычно спокойно. стойкий запах мха и ели переплетается с запахом зверья. одна тропа лесная сменяется другой. Змей не боится заблудиться, и даже духам лесным не сбить его с пути. он отдался инстинктам, и именно они им движут. Гор прислушивается к каждому звуку, к каждому малейшему шороху. в монотонном шелесте листвы ему чудятся слова. ветер несет их, проносит мимо ушей змея еле уловимо, но чуткий слух цепляется за мягкий голос, что манил к себе.
Гор успевает ухватиться за голос, словно за ниточку, идет уже не слепо, а чётко туда, куда она его ведет. голос становился всё громче, всё различимее. и к лесным запахам добавилась морская соль.         
вдруг она, моя душа,
пошатнулась не дыша,
белы руки опустила,
плод румяный уронила…

неровный берег Лукоморья омывает, тихо шурша, морская вода.
грозно дуб возвышается, покачивая кривыми ветвями. массивный ствол толстой цепью обвитый, что золотой отблеск кидает под лучами солнца.
Змей чувствует колдовство старухи. и чем ближе он подходил, тем сильнее. оно касается его внезапно. оттолкнуть хочет? не дать подойти ему?
нет.
изучает гостя.
он останавливается в нерешительности, прислушиваясь к ощущениям.
вот только колдовство ли заставили его замедлиться. или замелькавший знакомый силуэт. но так или иначе он с этим справится, как справился и в прошлый.
встав возле дуба, Змей осознает, что совершенно не знает, что должен говорить. смотрит перед собой устало, а в голове роятся буквы, которые никак не складываются в подходящие слова. предложения стрянут поперек горла.
что тут говорить, когда вдоль и поперек, и всюду виноватый.
— прости меня…

Отредактировано Григорий Горский (2022-08-31 21:21:35)

Подпись автора

я не уйду, ты извини
печаль в глазах твоих сияет словно ночь больших огней

Гриша смотрит в глаза напротив и видит в них всю ту острую боль, что он причинил Лёве. видит как плещется она в нем неспокойной мертвой водой, размывая веру и гася в нем огонёк живого, что еле тлел в нем теперь. видит, как берега его покрылись толстой ледяной коркой, под которой он скованный и раненый. Грише так хочется потянуться к нему, обнять, согреть, но он сам же всему этому виной. не старуха проклятущая, не дуб это чертов с цепью золотой.
он.
только он.
Гриша собственными своими руками поломал Леву, а в ушах мерзкий звук хруста его хрупких костей. ломал грубо, без сожаления, без осознания того, как сильно ранит Леву, что так доверился ему всей душой.
мудак.
вина теперь давит на плечи грузом, еще пуще прежнего, сдавливает грудину тисками, вздохнуть тяжело. Гриша все это заслужил. заслужил то, что Лева смотрит на него с отвращением, заслужил его злость, его шипение и крики. только Лева этого не заслуживал, отношения такого ни капли не заслужил.
Гриша не знал, что он мог сделать, что бы восстановить равновесие Левы, растопить льды, зажечь огонь снова и залатать раны. слов было так мало, ничтожно мало. и горы свернуть мало, и море высушить недостаточно, чтобы веру вернуть. думать надо было раньше, когда обменивал кота, словно игрушку заводную.
— нет, не пойду. без тебя не пойду, — отвечает твердо Гриша, — я за тобой пришел, Лёв.
как же трудно говорить. как же трудно подбирать слова. как по минному полю. выверяет в голове каждую букву в словах, чтобы не ранить снова. но Змею всегда тяжело было общаться. тяжело выражать свои чувства. он, как горы его родные – непробиваемый и гордый, проживший сотни лет в одиночестве.
— я тебя здесь не оставлю, — Гриша готов спалить здесь всё, он же и сам прекрасно знает – какого это, когда ты прикован к одному месту, проживаешь каждый день одно и тоже, заперт в статичности. только волком выть остается.
Горыныч смотрит правде в глаза, он ни на что не надеется. разве можно было снова довериться ему. он уже знает заранее. только скинет цепи с дуба, освободит Леву, и тот покинет его.
навсегда.
больше Гриша его не увидит, поэтому очерчивает взглядом по линиям лица, пытается запомнить детали, чтобы потом в горах Сорочинских вспоминать родные черты.
— мне без тебя житья нет, — Гриша вкладывает в эти слова всего себя, чтобы звучать достаточно искренне, лишь бы хоть немного вернуть котовью веру. теплится еще надежда. самую малость.

Подпись автора

Гриша хочет попытаться выстроить доверие заново, но словно замок из песка — оно все рассыпается тут же на глазах, волны Левиной едкой соленой обиды и жгучей боли размывают его рыхлые стены, заставляя осыпаться вновь и вновь. Гриша хотел бы вернуться назад, врезать себе с левой со всей силой, что у него есть, чтобы из этой тупой башки выбить все те мысли, все те сомнения, все те страхи, что толкнули его на этот уродский и непростительный поступок, что совершенно не имел под собой смысла.
у них же всё было нормально. ему же было хорошо с ним. может даже больше, чем просто хорошо. но Гриша, стоит признать, чертов трус.
он может сжигать города, поедать людей, захватывать земли. но вся его драконья мощь гаснет и развеивается пеплом по ветру на фоне всего остального.
трус!
трус, и никак иначе.
испугался выхода из привычного, испугался серьезности отношений, испугался ответственности, испугался, что кто-то в этом мире может понимать его больше, чем он сам, что кто-то так легко заглядывает в его душу и успокаивает шторма внутри. Гриша не привык быть уязвимым, одна его из частей, одна из голов, как хотите, называйте, баламутит воду внутри, сопротивляется. он избавился от Лёвы в надежде, что всё пройдёт, что угодит сам себе же, но лучше не стало.
вязнет, утопает в собственном болоте.
ломать проще, чем строить.
ломать чужие кости, ломать чужие жизни, ломать чужие судьбы. и он смотрит перед собой на результат своей глупости, слабости и трусости. смотрит молча, внимательно наблюдает за Лёвой. а он метается у проклятого дуба перед ним. его выворачивает всего перед ним. им, Гришей,  – причиной всего его состояния. ему больно рядом с ним. нестерпимо. и Гриша уверен, что большую часть всех переживаний и страданий не видит, потому что тот сдерживает их, топит в себе.
о, боги, что же я сделал с тобой?
какой же дурак!
какой беспросветный эгоист!
Гриша понимает это только сейчас. он понимает это внезапно. понимает, что ему надо сделать. видит ответ между слов, сказанных так горько Лёвой. становится ясно, как день. всё это время он думал только о себе, о своем моральном спокойствие, всё в угоду себе, но совершенно не думал о Лёве. о том, что нужно ему. о том, что ему принесет спокойствие.
Гриша сокращает и без того небольшое расстояние между ними, подходит плавными шагами к Лёве в плотную. буквально нос к носу. глаза в глаза. Гриша вдыхает его запах глубоко. его запах для Гриши дурман. ему плевать, если Лёва раздерет ему всё лицо и выцарапает глаза. пускай. Гриша заслужил, но он не отступится.
— нет, не к себе, — в глазах серьезность, в голосе ее не меньше, — ты пойдёшь туда куда захочешь. и если ты захочешь, я пойду с тобой. и я буду с тобой до конца, пока ты не прогонишь меня.
свобода и выбор.
это принесет спокойствие Льву. это хочет Гриша дать ему безвозмездно, без оплаты. это то, что никто ему ещё не давал последнее время. ни старуха кривоносая, ни он сам. Лев – не зверушка, с которой можно играть, которая должна подчиняться любым приказам и жить в угоду другим.
прошлого не воротишь. что сделано, то сделано. это так. но можно всё изменить и сделать лучше, чем было.

Подпись автора

у Горыныча ненависть к себе жжёт внутренности, разъедает изнутри. гниёт всё зловонно. Гриша ненавидит себя всё больше, с каждой секундой, что он лицезреет болезненные метания Лёвы перед собой. весь спектр из ярости, печали глубокой, тоски беспросветной и боли невыносимой считывается с несчастного пленника чертова дуба, как с книги.
смотри!
внимательно смотри и не отворачивайся.
смотри, что ты сделал с ним.
ему плохо.
ему больно.
ему хуже.
в разы хуже, чем Грише. Гриша – эгоистичная сука, пришёл совестью измученный, весь такой несчастный, измотанный жаждой быть рядом, желанием, чтобы Лёва был рядом. но предательство –  острый нож в спину с лезвием ядовитым. и нож всё еще в спине. Лёва страдает, болезненная рана истекает вязкой тёмной кровью. и чувства притупляются, к боли привыкаешь. Лёва привык бы. затянулось бы всё, зарубцевалось. но Гриша пришёл к нему, давит на рукоять ножа, шевелит лезвие  ножа в ране, что плоть чужую снова режет, и ощущения все усиливаются в разы, расцветают, прорастают в органы. и Гриша чувствует это.
да только он предал, а не его. он – палач. он – отрава.  он сам же безжалостно выжег все леса Лёвы, оставляя лишь пепелище, а теперь пришёл смотреть на то, как ветер с моря раздувает пепел с едким запахом гари.
Гриша глаза рефлекторно закрывает на взмах когтей, но стоит на месте, не отступает. когти кожу на лице разрывают, оставляют рваные ссадины. Гриша жмурится от боли. ладонью касается. руку пачкает горячая кровь. но от слов Лёвы больнее, они ранят сильнее, глубже.
ты заслужил!
ты и сам знаешь, что всё это заслужил. и даже больше.
Гриша, ты же прекрасно понимал, что не будет просто?
понимал же.
ты знал, что тебе не на что надеется.
ты знал, что он тебя не простит.
между ними километры. между ними пропасть. глубокая чёрная бездна.  между ними толстая  стена изо льда, через которую не пробиться Грише никак. бьется о нее, раздирает руки в кровь, обмораживает кожу до волдырей, до язв. только к Лёве никак не пробиться.
Гриша устал. слова не подбираются. да он уже итак сказал, всё что хотел. всё также молчит, пронзительно смотрит в глаза Лёве, отчаянно, сожалея. заглядывает в самую душу, что-то там еще увидеть пытается. да только не выходит. мрак и темнота непроглядная. Гриша хотел бы прикоснуться к нему, провести пальцами по щеке, очертить его плавные контуры.
прижать к себе. согреть. не отпускать. да только, не посмеет.
не будет этого.
твоим он не будет.
не поверит тебе.
смирись. ты сам все разрушил.
сделай уже то, за чем пришёл и отпусти.
отпусти его. прекрати ранить его.
Гриша кивает коротко. собирает всю свою волю по крупицам. но хмурый взгляд от чужих глаз не отрывает. пару шагов назад делает, руку заводит, ладонью крепко рукоять меча обхватывая, что за спиной в ножнах покоился, обнажает. лезвие серебром завораживающе сверкает. у Гриши зрачки сначала расширяются, а затем сужаются, глаза в змеиные обращаются, блестят злым огненным блеском. Навь тьмой своей сгущается вокруг, чувствует конфликт сил. змей вызов старухиному проклятью бросает. всю силу меча концентрирует с пламенем переплетает. а проклятье всё сильнее напирает, стискивает грудину. дышать тяжело. противится змеиной силе.
Гриша замахивается широко, размашисто, с силой резко бьет по цепям. лязг пронзительный бьет по барабанным перепонкам, режет слух. чувствует сопротивление сильное, но и Горыныч не слаб.
заклятье ведьмы проклятущей тут же иглами больно впивается, проникает под кожу. вдоль позвоночника обвивает, скручивает, ломает больно. цепи уже тише звенят, опадая на землю к основанию дуба.  Гришу сила тёмная в сплетение ударяет. отбрасывает от дуба к Лукоморью ближе. равновесие выбивает. тело ватное будто, обмякает. Гриша навзничь падает, где-то там в стороне и меч в траве покоится.  змей глаза закрывает обессиленно, дышит поверхностно, рвано. по телу боль тупая расползается, до самых кончиков пальцев.

Подпись автора