маршрут перестроен Улитка заходит в бар, но бармен заявляет: "У нас строгая политика в отношении улиток!" — и ногой выпихивает её на улицу. Через неделю улитка возвращается в бар и говорит бармену: "Ну и нахуя ты это сделал!?" православленность и спорт
Вверх Вниз

станция маяк — конечная

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » станция маяк — конечная » записки на полях » я твой самый ненавистный недуг;;


я твой самый ненавистный недуг;;

Сообщений 1 страница 4 из 4

1

опаснейший враг
лихоманка // тимур
https://i.postimg.cc/Y9k0WJHt/7194992187070538534-n-2-2-9.png
https://i.postimg.cc/qMFPYygK/977023-1-1-47.png
июль 1996

+2

2

тучи сгущаются, утро сереет клоками под волчью шерсть.
грозовая подкожная мгла смотрит наружу глазницами ули.

на рассвете дождливо. битой плотью не пахнет - всё зажило на девчуле, как на собаке, лихоманка срастила все раны и кости, больше не ломит чужая любовь. только уля ворочает ненависть (к ней) в (своём) брюхе, копошится и колется - костью по лёгкому; из мешка человечьего выступает лишь скрип по зубам, пар сходит с губ, лихоманки чад навий отражением плещется в туманной росе.

не стоило душу глотать (даже случайно): во рту только привкус как у дробленных стекол, привкус девичьей нежности к лучшему горю, жалости к милому телу, поруганному древним грехом. какое дерьмо.

лихоманка зубами стучит как монетами, ногами чужими перебирает всё дальше по травам созревшим и по земле, черви пятки кусают, чуют, что падаль живая ступает по крышке надгробной из мха и корней. земля топкая, влажная, жирная; лихоманка стопой собирает, на ладонях оставляет след от коры.

пробираться сквозь лес к дому чужому, по тропам из памяти этой заблудшей девицы - так больно (когда след хозяина чуешь меж тех же дерев).

чу, лес гудит. лихоманка прислушивается, узнаёт запах крови и рек. всё - чужое. то улин хозяин, не мой. что там, в доме обжитом, за гранью - вечно сокрыто, не добраться, хоть выколи уле глаза (она приведёт лихоманку лишь в свой дом).
и разом всё горло надрезом раскраивает тяжкий стон как зверья: по разломам в сознании проступает родная земля, бестелесная, липкая (смог и вода), блеск родных катакомб, потусторонний и гиблый.
где та навь, чтоб её забрала? если хозяин - мираж, вся эта жизнь загудит сталактитами, под ноги рассыплется битыми кварцами, малахитом, углём, псами безродными слижется, как молоко и роса.

и лихоманка всех за собой заберёт в никуда.

до родных уле стен крепостных остаётся два шага. к дому с тыла заходит, обходя всех соседей. замирает у выхода в лес, видит, как её силуэт человечий отражается на стекле у зашторенных окон. (если собрать всех теней, они стражами встанут, закрыв их от солнца - улю и что в ней сидит). лихоманка глаза закрывает, меж висков - чёрный во-до-во-рот; она помнит, что уля запомнила, но уле никогда не дано было знать, как смердит у чудовищ из пасти.

гнев разморенный патокой липнет в межзубье, злая знакомая вонь раздирает сосуды и чешет по слизистым - оборотень. лихоманка их знает. и смеётся навзрыд. (уля, смотри, что нашла).

лихоманка проводит по блузке, пуговки пересчитывает, как рыбок в реке, первый слой расступается, шкурка падает в ноги (вот бы мясо и кожу так же содрать): блузка, юбка, ворованные в первом попавшемся магазине (туфли с чулками лихоманка посеяла по дороге - вырастут сорняки, как по следу от ног её, тени и вопля). нагая, давит ухмылку, глядя вперед. в руке остаётся лишь связка ключей (от клетки и тьмы), на фаланге - кольцо обручальное и отметина от него почерневшей от боли незаживающей бороздой (лихоманке не смочь его снять - волк сам сдерёт его своими зубами).

так тихо ходят одни мертвецы. ульмансур татарин входит в дом, принося за собой только скрежет ключей и глухоту злобной, рассерженной тени, запертой в левом ребре (выколи, растолчи и запри, похорони).

- тимур! - кричит. улиным голосом, эхом закопанной чьей-то жены из-под скрученной селезенки. тошнит.
связку с ключами лихоманка в угол бросает, босыми стопами минует коридор, находит по запаху. (хочется нос закрыть, так чужим здесь несёт). лихоманка тень осаждает в проеме двери, ладонь оставляет на косяке, упирается. улыбка червивая лезет сквозь зубы, он не узна́ет. уля боялась бы, жалась к стене, уля бы не смогла улыбаться вот так. страх её входит, как лезвие в вену, но, глядя тимуру в глаза, лихоманка не знает серьёзность последствий.

- я сейчас всё тебе объясню.

+2

3

это очень плохое лето. ужасное. он не помнил лета более мрачного, чем это. лето, когда все шло из рук вон плохо. крови хотелось как никогда прежде - словно тимур был кровососущей тварью, а не высшей формой сверхъестественного разума. полная луна заставляла голову болеть, а когти - рыть землю в попытках отвлечься (от чего, тимур? от череды собственных проёбов?)

дитя полнолуния спало беспокойно.
вообще не спало с тех пор, как пропала его жена.

- все как с цепи сорвались, - говорит он артуру, накручивая провод телефонной трубки на палец. колено дергается вверх-вниз от того, как трясется нога в нервном ожидании незнамо чего. хуже всего для тимура было потерять контроль над ситуацией.

над ситуацией в мире, в городе,
в своей собственной семье.

без ули в доме как-то совсем пусто.
до волчьего воя одиноко и тоскливо.

тимур к этой мысли настороженно, агрессивно, да так что посуду бьет аккурат над свадебной фотографией на стене. с ней ничего не случилось - если бы кто-то убил ее, он бы нашел_выследил. но, выходит, девчонка просто сбежала (от него). эта мысль уязвляет, злит, отдает безысходной горечью от осознания, что ты сам этого добивался.

никто не убил бы улю из мести татарину - просто потому, что знали о том, что брак этот счастливым не был. что она слез пролила из-за характера мужа больше, чем какая-то вдова, потерявшая супруга в чеченскую (а таких в можаровске уже было достаточно). что сам тимур не был образцовым мужем и что романы на стороне ему приписывались, хотя и доказаны не были.

сбежала - клеймо на его репутации. позор на всю семью и весь твой род. о пропаже дочери не знают даже ее родственники, а отец убеждает найти ее во что бы то ни стало. верит тимуру, как только могут верить в букву закона, в блюстителя порядка, как в самого лучшего мента в городе просто потому, что этот мент - его зять. но и не только поэтому.

а тимур никак найти ее не может. каждый раз сбивается со следа на кладбище, где она, бывало, коротала дни у могилы матери. и на трупный запах ему идти совсем не хотелось, и нарушать ее покой тоже. к капищам он относился с уважением. чем была могила улиной мамы для нее - оставалось для татарина загадкой, но и решать ее он не брался - просто принимал как данность. кто-то ходит на дискотеки в дк (уле туда нельзя - без него, по крайней мере), кто-то выписывает журналы на почте, а кто-то, вон, как женушка, шляется по кладбищам.

у всех свои тараканы.

тимур поклоняется чернобогу в чаще леса. благо ульмансур не знает. а что уж додумывает о его отстутствии - не его ума дело. женщинам дай повод выдумать себе всякого. его задача - выбить дурь из головы. ладно... может, в этот раз тимур переборщил. может, не следовало так сильно кричать на нее и обещать выгнать из дому из-за своих припадков необоснованной ревности. хотя она уж точно знает, что его бесит - и почему-то старается нарушить душевный покой. возможно, думает, что он психопат, несдержанный уебок, который ее кошмарит, а это злит его еще больше - отсутствие всякой возможности объяснить ей причину своей вспыльчивости.

он говорит: "пожалуйста (вымученная вежливость), не делай так ради меня".
читай между строк: ради себя, блядь, не делай!
но она ведь пытается что-то изменить. его изменить.

а сейчас тимур думает, что она ему посмела изменить.

хотя артур с этим категорически не согласен. для артура кажется странным ее побег, он просит брата не рубить с плеча и не делать поспешных выводов. он даже к воронам обращается за помощью, а те загадочно отводят клювы - так что артур всерьез полагает, что здесь замешано что-то потустороннее. и что как всегда, тимур сгустил краски, ведь уля бы не посмела его предать.

так что тимур в эти последние дни набухивается в одиночку, поскуливает и как брошенный пес, и всерьез переживает, удивленный, что его сердце все еще способно на теплые чувства. что ему не так уж плевать на улю, как он убеждал себя эти годы (что справится без нее, что она - человек, балласт на его шее, просто красивая молодая картинка, которую он хочет, что она никому кроме него нужна не будет).

однако в эту ночь он не бухает. поздно возвращается с работы, заваривает себе крепкий чай, кладет на тарелку с жареным в жире и луке картофелем сырое мясо, чего никогда при уле не делал. кажется, он более чем озверел без нее.

совсем обезумел.

и оброс, как животное, забыв, что такое бритвенный станок.

этой ночью происходит странное.
нюх улавливает чужака, а вместе с тем тянется к пистолету в кобуре. кто-то открывает забор, отпирает щеколду их дома, и он почему-то отметает радостную на мгновение мысль о возвращении ульмансур, поскольку запах-то не ее, хотя поступь, на слух, очень похожая. у ули походка особенная.

и это ее голос разносится по этому холодному одинокому дому.

у тимура пропадает дар речи, когда он поднимает глаза и видит эту дрянь - обнаженную, смердящую.
от него уля нос воротит точно так же. его голова по-собачьи дергается в сторону, набок; ноздри трепещут, раздуваются. ярость накатывает бушующей морской волной так, что первым делом хочется ударить по столу до треска столешницы. но он только поднимается с места заторможенно, словно не верит своим глазам.

уля - перед ним ее лицо, фигура, да-да, изгибы и формы точно ее, в этом нет сомнений. ее тело он узнает с закрытыми глазами, просто очертив контуры ладонями. но она пахнет иначе и держится иначе. она выглядит иначе- но конкретно это идет изнутри, ощущается шестым чувством. когда он подходит к ней, убирая руку с оружия, и касается плеч жены, сжимая сильнее положенного, то сталкивается с бесстрашным взглядом.
не запах, не манеры, не слова - далеко не это выдает чужачку. взгляд - нечеловеческий.

(таких, как эту, он на болотах раздирал на части.)

- объясни, - говорит.

у каждого есть право на последнее слово.

Отредактировано Тимур Татарин (2022-09-22 20:58:06)

+2

4

любовь - тлеет прохладным углем от ядовитой слюны
бог - телом израненным лёг около убитой семьи
самый сладкий демон дико счастлив моим горьким рекам

СГОРАЙ-ДОТЛА-СГОРАЙ-ДОТЛА

[indent]

уля скребется по рёбрам, поскуливает, стонет, едва не кричит. лихоманке приятно, когда желудок сворачивается в кокон вокруг человечьей души - она почти победила. это еще далеко не конец.

она найдёт его, она его слышит, он - её противоядие от плоти и осязаемости, от скуки и всех этих приторных красок мира вокруг. лихоманка помнит хозяйскую речь тугим поводком вдоль мурашек на коже, своими руками поправит удавку и ринется сразу в объятия эха, всплывающего (прямо сейчас) в подкорке чужой головы, как утопленник в мутной воде. смерти зов, страсти и потерянной в кости и крови свободы.

улю удавит и дальше пойдёт. вот-вот.

но шорох хозяина меж ветвей соскальзывает прямиком в волчьи пасти, и лихоманку тошнит. лай собачий стучит в висках вместе с клекотом сердца - псы готовы слизать с ули тьму.

но темнота давно заползла в этот дом: уснула в постели, ошпарила руки, скрылась в углах хвостами ужат, тенями обманутого, извращенного счастья, паутиной из ревности, лжи и отчаяния. бог-перевертыш мягкое сердце подменил угольком, всё здесь пропахло безмерной и топкой улиной слабостью - повсюду следы от крови и клыков.

(какая ж ты дура).

уля тряслась над собой и жалела, пыталась сберечь, припоминая молитвы, которых не вспомнить ей даже на смертном одре, знамения считывала как благодать, а не рок, и в итоге себя отдала худшему мороку, пролезшему в червоточину, оплетшему весь её мир. уля воров привечает, думая, что не верит в плохие приметы, но

вся эта жизнь - плохая примета.
и у ули внутри теперь - трава, сорняки, перегной; мертвое не отличить от живого.
лихоманка - лишь трещина в темноту; отражение, зазеркалье, изнанка человеческой боли, поросшая шипом и ядом. бесстрашна, бессмертна - вечно голодная безобразная бездна.

где-то на донышке тела плещется улин голос - помутневшим осадком, расцветшей кувшинкой.
какая же дикость - уля поёт о любви.

(господи боже, малышка, мне-то зачем этот сюр?)

лихоманка глядит на тимура, как уля никогда бы не стала - нежность телячья в коровьих глазах; так палачи языками ласкают колючий клинок, псы лижут друг друга в клыкастые пасти, коряга находит на босую ногу - и бурую кровь целует вода. в воздухе между волком и нежитью повисает душок (крапива, полынь, первоцвет и смородина); лихоманка смердит навьими реками, тимур - мокрой ладонью своего чёрного жадного бога, истомой бурлящего гнева и волчьей слюной.
лихоманка опускает взгляд на ладонь на девчачьем плече. руки тимура ложатся, как тень, как будто хозяйская; волчьи лапы разрывают золотые нити цепей - лихоманка спускает чудовищ наружу:

- милый, это больше не твоё тело, - взор чёрных глаз поднимается, она смотрит тимуру в лицо, - оно моё.

они одинаковы, шкура чудовища у них одна на двоих, смерть одна, как петля, ведьмин осколок, лезвие или таблетка. уля укладывала мужу главу на колени, точно на плаху, смеялась его маленьким злобным смертям, вспышками озарявшими ей глазницы, становилась тем ближе к нему, чем он - выше над ней. она к нему приросла, растеряв всё своё (с лихоманкой - лишь обрела). уля ему поклонялась, как богу, который был вечно молящим и не прощавшим обид. что-то он всегда у неё отнимал, откусывал по кусочку, смакуя, любя, как хищный клык любит мясо. он её не жалел, погребая под своими желаниями, осаждая упрёками. он присвоил её и теперь только видит, что упустил.

(уля, ты победила, не благодари.)

лихоманка телом повелевает - своим и чужим: ладонь улина прикасается к щетине тимура (ни пощечины, ни поцелуя), сама навь к нему ластится, смерть лижется нежным теплом. хворь забивается в поры, пробуждая агонию, скрытую мышцей и костью, забытые травмы, судороги сросшихся ран. не прерывая их маленькой близости, лихоманка выплескивает уйму сил, чтоб одним чёрным глазом взглянуть на тимура вот так - сверху вниз.

она хочет видеть его перед собой на коленях.
уле понравится, она перестанет кричать.

- тише-тише, к ноге, - нашептывает. - поболтать надо. по-человечески, - хохочет тихонько, как шорох во тьме, - ну ты понял. без кулаков. - руку она от него отнимает, отходит, направляясь к двери. шкаф раскрывает, достаёт улин плащ. бежевый, точно снятая кожа (еще один слой). - если коротко, я тут пока поживу. - плащ подпоясывает, оборачивается на муженька своей ули. - разъясняю за правила: трогать меня не надо, царапаться, кусаться, лаять - не надо. в первую очередь будет больно тебе, потом - уле, а мне - не больно совсем. нам ведь совсем не нужна эта морока, правда? или это уля нам не нужна?

лихоманка тимуру подмигивает:

- скажи, что ты счастлив. хоть кто-то избавит тебя от неё.

+2


Вы здесь » станция маяк — конечная » записки на полях » я твой самый ненавистный недуг;;


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно