Жамсо был весь перемазан вишнёвым вареньем, когда Аяна забирала его из милицейского отделения в Старом городе. Кто-то из сердобольных бабушек угостил младшего брата пирожками, и теперь Жамсо оставалось приклеить бумажные треугольники к зубам - стал бы походить на вампира из дешёвых американских ужастиков.

- Дома тебя, что ли, не кормят, - ворчала Аяна, оттирая тёмно-бордовые пятна с по-хомячьему пухлых щёк брата. В тёмных глазах-бусинках плескалось выученное, зазубренное выраженное «святая простота и наивность».
- Ничего, - храбрился Жамсо, подпоясывая джинсовую жилетку, - буду умнее. А потом пойду Наму помогать. Семейный бизнес.

Жамсо отхватил от Аяны смачный подзатыльник. Братца загребли за игру в покер - разводил шестиклассников на карманные. Потрёпанную карточную колоду, с жирными следами от масла, товарищ Курило изъял, подкрутил усы и заговорщически подмигнул Аяне.

- На первый отпускаю, чего ж держать соколика? Вернётся как миленький. На старшенького твоего папочку завели, и на этого будет. Семейный наряд в колониях, говорят, держится стройно. Ничего, гражданка Дамбаева, с передачками помогу и научу тоже. Да и сестрица ваша...

Товарищ Курило мечтательно причмокнул губами, выдохнул в сторону Аяны горьким дешёвым табаком и похлопал по плечу, а после спустил ладонь ниже лопатки, будто поглаживая. Аяна сосчитала до пяти, пообещав себе маленькую награду - вернётся домой после дурацкого забега и проведёт ритуал, маленький, совсем крошечный. Вот и проверим, как лейтенант Курило будет работать с пожирающим лёгкие туберкулёзом. А надо было меньше курить.

- Посмотрим, каким бизнесом ты займёшься, когда отец узнает.

Аяна лгала. На Намжила управы найти не удалось - тот продолжал торговать самогоном и сигаретными пачками на Пустыре, и не за горами маячил тот день, когда он собирался взять Жамсо на первое дело. С Намом и так всё было ясно - одиннадцатый класс еле закончил, два года за партой отсидел, из ПТУ вылетел, вечно ночевал не дома и разочаровывал всех. А для Жамсо, конечно, был настоящим героем, Робином Гудом в затёртых трениках, раздающим малолеткам желанные запретные плоды.

У Аяны не было ни сил, ни времени с этим дерьмом разбираться. Ей к экзаменам надо было готовиться, уже, раз она в Москву поступать собиралась; копить деньги на билет на поезд и следить, чтобы Дана от своего кадета Вадика не залетела. Впрочем, судьба Даны её не касалась. Аяну начинали угнетать вечные истерики подруги. Хочет страдать - так пусть волосы на голове рвёт и из-за пацана слюнявого убивается, только не в её смену.

У Аяны с этим всё было хорошо. Всё было в порядке. Флёр, затуманивший рассудок на школьной дискотеке, когда Алмас Шохо закрыл её собой от неспеха, Аяна вполне логично списала на духоту спортзала, выкуренные самокрутки и последствия ритуала. Всё-таки первое изгнание нечисти, ещё и без присмотра взрослых - это тебе не хухры-мухры, а вполне себе ответственная деятельность и настоящее достижение. Когда тем же вечером Аяна завалилась домой, воняющая сожжённой крапивой и рвотой, бабушка Даба смотрела на внучку поверх очков с две минуты, а после вернулась к вязанию и не стала ничего выспрашивать. От любопытства подруги так легко было не избавиться - Дана всю неделю потом выспрашивала, чем это таким они с Шохо занимались на улице добрый час.

С Даной они встретились у памятника Радищеву - по легенде, тот остановился в Ново-Николаевской губернии по пути к Илимскому острогу, и провёл в местных краях с три ночи, пережидая метель. Дана нетерпеливо переминалась с ноги на ногу.

- Задержались, - зло прожевала Аяна, выхватывая протянутую ей клубничную жвачку. - Слыхала, что учинил этот увалень? В покер со школотой играл. На деньги.

- И выигрывал! - яростно запротестовал Жамсо, жадно пожирая взглядом пакет с домашними хушуурами.

На забег они не опоздали, но подошли не вовремя: председатель горисполкома Можаровска только начал толкать речь, после пожал руку директору новосибирской гимназии и передал ему слово. Говорили о спорте, здоровом духе в здоровом теле, великих свершениях, полётах в космос и что участие главнее победы. Трибуны негодующе заулюлюкали на утешительных словах, а во время воодушевительных речей поскрипывал ржавый флагшток. Жамсо запихивал в себя хушуурам за хушуурамом и вытирал липкие пальцы о некогда чистую рубашку - вчера только погладили.

Потом на стадион выбежали юные спортсмены: кто-то разминался, кто-то неспешно бежал на месте, кто-то знакомился рукопожатиями, кто-то радостно махал родителям. Алмас, конечно же, не мог отличиться, и принялся обезьянничать. Аяна постаралась немного отвернуть голову в сторону и прикрыть себя рукой, но было поздно - зрители на трибунах нет-да-нет, а оборачивались в её сторону и заинтересованно разглядывали съежившуюся фигуру девушки. Нет, ну вы только подумайте, какая история любви, зачем нам Ромео с Джульеттой?

- О, твой парень, - радостно просияла Дана, с боем отобрав чебурек у Жамсо. - Эй, Алмас, приветик! Поднажми! Размажь тва...

Обернувшаяся женщина в прилизанном накрахмаленном воротничке и ситцевом платье в васильках бросила на Дану грозный взгляд.

- ...товарищей! - нашлась Дана. - Ал-мас, Ал-мас! Вперёд!

- Он не мой парень, - процедила Аяна сквозь зубы, украдкой заприметив младшую сестру Алмаса, Сайяну. Саша была хорошей девчонкой, вежливой, только с братом не повезло. Аяна молча кивнула, в знак приветствия. Духи, стыд и позор. Поскорее бы закончилось мучение. Но Цырма шлялась непонятно где, и миссия приобщать Жамсо к спорту (а заодно и вызволять из лап закона) возлегла на её плечи.

- А мама говорит, что Алмас и Аяна обязательно поженятся, - поделился страшно секретной информацией с Даной нахохлившийся Жамсо. - А потом Алмас научит меня стрелять из рогатки, и все во дворе будут мне завидовать и набиваться в друзья.

Дана заржала по-лошадиному.

Сам забег продлился недолго, прошёл раз в пять быстрее, чем руководители рассказывали о звёздах и союзах. Под конец Аяна почувствовала волнение внизу живота, как будто съела что-то не то - и вздрогнула, когда Алмас первым пересёк финишную черту. Всё-таки в лёгкой атлетике он был хорош, ничего не скажешь - как вторая дыхалка открылась, когда он обошёл последнего соперника. Кислая мина гимназиста на вручении не изменилась и когда депутат Крыжовников потребовал общую фотографию. Аяна с Даной похихикали: с такой рожей вряд ли мальчонка покинет Можаровск без парочки фингалов.

Уже во время награждения толпа собралась внизу трибун, громко аплодируя спортсменам и подбрасывая шляпы. Но Алмас Шохо бы не был Алмасом Шохо, если не решил выкобениться ещё раз.

На заявлении о посвящении победы ей лично лицо у Аяны побледнело. Вот жучара. Запомнил их шуточный пакт и решил таким образом её прилюдно унизить? Хорошо, что не все присутствующие тут знали Аяну в лицо. Хотя бы новосибирские...

- А это она, а это моя старшая сестра, вот они мы тут, Алмас, ты лучший! - заверещал во всё горло Жамсо, аплодируя победителю. Аяна изобразила некое подобие улыбки - акулий оскал, как подшучивала мама.

- Ой, ну ты счастливая такая, - с хорошо различимой завистью в голосе обратилась к ней светловолосая школьница рядом. - Мой Никита через десять секунд сдулся. Да хоть бы раз букетик ромашек подарил!

Сашу Шохо в этой толпе радости и всеобщего ликования Аяна не разглядела.

- Ой, а давайте сфотографируем молодых вместе!

Депутат Крыжовников чуть ли не лопнул от собственной гениальной мысли.

- Ну же, милочка, выходите к нам, не бойтесь.

Это потом Дана раз сто потыкала Аяне можаровской газетой в нос, где на первой странице стояли все они трое - лучащийся коррупцией депутат, сверкающий начищенной сковородой Шохо и она, Аяна, с бесстрастным лицом, выражающим полное безразличие. Как статуя.

- Поздравляю, - загробным голосом объявила Аяна, когда Алмас слез с железного барабана, эдакого постамента, - с победой.

Таким же голосом можно было выносить приговор на казнь. Футболка Алмаса была залита пóтом, чёлка прилипла ко лбу, и всё-таки отчего-то Аяне расхотелось портить ему праздник. Как-никак, честь их города защитил (если бы она ещё существовала).

Отредактировано Аяна Дамбаева (2023-01-09 16:24:05)

Подпись автора

красивая я, а фотокарточку печатал алмасик

Невидимая холодная рука овила шею Аяны, оставляя липкий след. К горлу подкатила тошнота и резкое осознание зависти. Что толку во всех этих нравственно-моральных плешивых лекциях у Тамары Аркадьевны на уроках литературы? Вот она, самая настоящая реальность, маячит перед глазами и блестит жирными масляными подтёками пота на смуглой коже: переливающийся на солнце Алмас и его дебильная, заоблачная улыбка. Нечасто Аяне приходилось испытывать этот томительный зуд; уж она-то прекрасно понимала, как выглядит на фоне Алмаса. Может, оценки у него и правда были не очень, и двугранный угол через нахождение величины линейного угла он определить не мог, зато выделялся в лёгкой атлетике. Преподаватели посердобольнее с чистой совестью рисовали ему тройки, а то и все четверки, если дело касалось точных наук, ну а на остальных он умел заговаривать зубы. Аяна шла на золотую медаль, а таких медалистов в их классе было ещё трое, семеро — на параллель. Они не блистали, а Алмас блистал, завоёвывая всё новые вершины спортивного пьедестала. Ему пророчили будущее, то самое, далёкое и призрачное, поднимающееся серебристой дымкой над Можарой. Его будущее расплывалось у горизонта и не имело ничего общего с жалкими улочками Чекиста и блюющим завхозом. Его обожал физрук и признавали ровесники, семья пользовалась уважением и младшая сестра не позорила — умница, красавица, комсомолка, совсем не уголовница и без приводов в детской комнате милиции. А ещё, у Алмаса были любящие родители. На фоне этого цветущего пубертата, готового свернуть вершины, замкнутая Аяна с аккуратно сложенными тетрадками смотрелась жалко. Её выдавало всё: перешитая одежда, заплатки на левайсах, доставшихся от троюродной кузины из Иркутска, извечный маршрут к милицейскому участку, бешеные глаза. У Аяны не было никакого будущего, и выбраться из Можаровска, оставить позади ровные пятиэтажки и ржавые стадионы, было несбыточной мечтой. Она планировала — она собиралась — и опускала руки по ночам, осознавая, насколько весь мир против неё. Зато мир был на стороне Алмаса и ложился под него счастливой стороной монетки.

Может, поэтому она так избегала его компании. Не хотела чувствовать себя хуже. Не хотела признавать, насколько мелочными были её помыслы, сколько уязвимости просачивалось через годами выстроенную броню. Она, и завидует Алмасу Шохо? Не считает, что на одном с ним уровне?

Горький яд вял язык. Аяна всё больше смурнела, а вот Жамсо не замечал. Кто бы сомневался — в Алмасе он видел пример для подражания и равнялся на него. Всё молотил языком, что пойдёт в спортсмены, возьмётся за ум и будет шаманить. А на деле пока разве что шулерствовал.

— Я буду. Я стану! Настоящим бɵɵ, точно-точно. Прям как ты. Ну и, — Жамсо нервно сглотнул, прикидывая, как бы впечатлить Алмаса, — от Аянки перейму. Бабушка говорит, у Аяны всё получается — во!

И Жамсо выставил вперёд пухленький палец вверх. В кино каком пиндоском жест подсмотрел, Аяна не сомневалась.

Семейную идиллию нарушил Василий. Крысиные его глазки метались от победителя, отобравшего лакомый приз, к Дане, а после к Жамсо. Аяна инстинктивно пододвинулась к брату, загораживая его. Не то чтобы она удивилась — Алмас всегда обходил Васька, а тот, помимо прыщей, страдал ублюдским складом характера.

— А как же, — расплылась в ухмылке Аяна, — нашаманила, а ещё на тебя три порчи навела. Так что, Василий, не видать тебе ни побед, ни дам сердца.

Дана пихнула её локтём в бок, будто говоря: не нарывайся, но Аяну уже понесло. И вообще, никакая она не ведьма Алмаса. Она своя. Своя! Своя собственная.

— Ты на что это намекаешь, китаёзи... — начал Василий, надвигаясь на неё.

— Вэй-вэй, ребята, что за шум, а драки нет?

Дана радостно завизжала — с трибун к ним приближался драгоценный её Вадик с двумя друзьями, тоже из кадетских. Вадик перемахнул через скамейку и вальяжно придвинулся к Дане, перекидывая руку через шею. Водился за ним грешок — любил геройствовать. И напоминать, какой он понимающий и всему открытый. Вон, бурятку шпилит.

— Вася, это, шёл бы ты того, восвояси, и под ногами не путался.

Один из кадетов энергично закивал, поддакивая Вадику — тот любил окружать себя лизоблюдам.

— Мешаешь ихним... нашим. Давай, танцуй отсюдова ча-ча-ча.

Обстановка накалялась. Аяна попыталась Жамсо отодвинуть, а тот недовольно запыхтел, явно понимая, к чему идёт дело. Не появись в их уравнении переменной «Вадик», то всё и обошлось, пожалуй — погавкали бы и языками почесали. Но Вадик был не из таких. Вадик только и ждал возможности, лишь бы...

— Я те баба чё ли? — взвинтился Вася. — Это ты со всякими чукчами водишься, на одно лицо и патлатые — что девка, что пацан, тебе всё одно, да, Вадик?

Началось, подумала Аяна, наблюдая, как кулак Вадика врезается в скулу Васи — будто в кино, когда проектор в местном кинотеатре зажевало.

— Наших бьют! — завопил Костяныч, лучший друг Васи, и ринулся на кадета.

— В драку полезешь — убью, — зашипела Аяна, стараясь оттащить Жамсо за шкирман подальше. Дана разве что восторженно повизгивала — надо же, кавалер и принц на белых жигулях ринулся защищать её помаранную честь, и пускай что в четверг вечером она назвала его выродком болотным и грозилась никогда больше не обжиматься за гаражами. Принцы и жигули на дороге не валяются, а отец у Вадика был большой заводской шишкой.

Подпись автора

красивая я, а фотокарточку печатал алмасик