от этого поганого чувства не за чем скрыться и некуда податься. можно перепробовать тысячу различных средств, и ни одно из них не окажется панацеей - если уж хвалёные колёса так и не сумели начисто выскоблить из его не шибко развитого мозга всю эту дрянь.

а ведь косте казалось, что всё позади. по крайней мере так тяжело, как этот проклятый месяц, уже не будет точно ( пообвыкнется, смирится, стерпится, слюбится - да чем чёрт не шутит, просто обожрётся колёсами до беспамятства ), а там хоть трава не расти. ошибался, стало быть. не предугадал все возможные риски, и теперь снова здорова по старой накатанной дорожке из едва устаканившейся жизни обратно с разбегу в дерьмо.

его предупреждали: будет хуёво.

ему говорили: оно того не стоит, сиди на жопе ровно, долбоёб.

перед ним заискивали: ну, может, ещё не поздно свернуть обратно?

не будет, стоит, поздно, - ему тупо упёрлось подобрать в свой букет психрастройств самый редкий цветок, сорвать обеими руками и засобачить в центр этой нереальной комбинации из собственного эго и расшатанного к ебени матери сознания. сложить два и два дохуя трудно, причинно-следственных связей в его жизни отродясь не наблюдается, и он, как и его папа, склонен считать, что вся эта свалившаяся на него шизофазия - последствия того, что его чрезмерно приложили головой.

жалко, что не насмерть.

но смерть от него никуда не уходит, пускай и не приближается, но и не отдаляется так, чтобы совсем упустить её из виду. она всегда где-то рядом, стервятничьи кружит, насылая кошмары, ржавыми лопастями перемалывающими в мелкое крошево мозг, из-за чего костя-храбрец подскакивает среди ночи белее бумаги с испариной на лбу и груди.

и не удивляется, когда к дому подкатывает машина скорой помощи, с точностью называя любопытной до сплетен домработнице обстоятельства чьей-то кончины.

это не бред и не блажь. и совершенно точно не то, ради чего он так рисковал в момент вызова в добровольцы.

да только вот реальная жизнь работает совершенно иначе. и её механизмам абсолютно насрать на то, что там себе успевает надумать очередной не обременённый интеллектом выскочка, не державший в своей жизни ничего тяжелее собственного члена.

и если его, о боже милостивый, не устраивает побочка в виде извечных кошмаров, тонко граничащих в равной степени с безумием и пророческим даром, то это исключительно его проблемы. больше ничьи.

костя не думает, что всё это с ним заслуженно. он в принципе предпочитает не думать, а переть напролом, в особенности после «вам туда нельзя» и «я сейчас позову охрану» - ему плевать, в общем-то, пусть эта девица хоть надорвёт себе связки в попытках дозваться. он явился сюда ради того, чтобы зайти в кабинет своего психиатра и, значит, он этого добьётся.

ему срочно нужно вернуть всё, как было, даже несмотря на продирающуюся сквозь тернии поёбаннного мозга мысль о том, что «как было» уже никогда не предвидится. здесь людям вправляют мозги, так? народ платит налоги, из налогов отстёгивается заработная плата всем этим хвалёным светилам медицины ( хотя он, как никто иной, прекрасно осведомлён о том, что на деле всё работает совсем по-другому ), и если уж они не в состоянии вылечить одного-единственного человека, то какого собственно хуя они всё ещё здесь сидят?

- арсен давыдович в отпуске, - снова заводит свою шарманку медсестра, - если хотите, то я могу набрать его но…

- да мне похуй.

ещё б ему было не похуй. когда руки трясутся так, что одной приходится придерживать другую, а перед глазами снова встаёт пелена непереводимого в какой-либо описательный образ ужаса, становится как-то не до чужих отпусков. грязная сепия любезно выстраивается из размытых образов в более-менее чёткую картинку: рядком высаженные липы с белой чертой на стволах, палисадник с двумя лебедями из шин, лиловые крокусы, перевёрнутый в подворотне мусорный бак - таких дворов, как этот, в можаровске хоть жопой жуй.

костя опасно кренится к стенке, пытаясь одновременно удержать равновесие и перед глазами то, что он сейчас видит. сепия исходит рябью, кадры диафильма подменяют друг друга одновременно с режущей болью в боку - так правдоподобно и ярко с ним ещё никогда не было, даже когда соседская тётка свернула себе шею, поскользнувшись на лестнице, - сквозь превозмогаемую пелену вырисовывается ещё один отрывок, точно выбитый из сюжетного витража самый важный кусок.

- блядь, - говорит костик, обращаясь не то в пустоту, не то к влетевшей в кабинет медсестричке, - блядь, да он же сдохнет сейчас.

дверца папиной бэхи хлопает как-то уж слишком опасно, косте же как водится - поебать. он выруливает под характерный визг рессор с больничной парковке, судорожно проворачивая про себя одну единственную мысль: лишь бы не ошибиться, лишь бы не опоздать.

в общем и целом не особо давая отчёта тому, чего ради вот это вот всё геройство пополам со спонтанностью. себя любимого? ну, скорее всего. ведь это ему, а не доктору, нужны перебивающие связь с космосом колёса, после которых можно хотя бы пару недель провести в блаженном забытьи и не подрываться каждую ночь от очередного видения о том, кто как и когда испустит дух в ближайшие пару часов.

и всё же какой здравомыслящий человек всё-таки этот ваш доктор симонян. в каких-то пяти минутах езды от рабочего места решил обустроиться. настоящий стратег.

костя паркуется прямо на обочине, рывком открывает бардачок, выуживает оттуда макарыч и, передёрнув затвор, прячет ствол за пояс своих моднючих парусиновых брюк - с таким тремором ни о какой прицельной стрельбе и речи идти не может, но и с голыми руками бог весть на кого он тоже не сунется. стало быть костян - не конченный идиот, а с редкими проблесками сознательности.

липовый сквер остаётся от него по правую руку, на другой стороне через «зебру» без светофора - гастроном, - арочка в девятиэтажке аккурат вписывается в угол палисадника с резиновыми лебедями и свежими крокусами, и сомнений в том, что он действительно прибыл на место, уже не остаётся.

как и в том, что его психиатру угрожает опасность.

папа всегда говорил ему не целиться в человека, если не собираешься в того выстрелить. шутки ли ради, с пустым магазином, просто из игрушечного пистолета - нельзя, баста, никаких объяснений. сейчас костян, взявший на мушку какого-то движущегося под неестественным углом оборванца, понимает к чему оно всё было. и почему последствия того, что в какой-то момент «дрогнет рука», могут быть необратимыми.

первый выстрел оглушает его самого, хоть и приходится вскользь куда-то в сторону перевёрнутых мусорных баков ( только потом он уловит несостыковку в видении, в котором контейнер для мусора был только один ). второй сильно бьёт отдачей и, кажется, ранит голодранца - костик палит не вслепую, но совершенно со сбитым прицелом, позоря себя два года назад, не промахнувшегося ни разу по намеченной цели, - третий кажется отправляет покорёженного торчка на тот свет. тот падает на заплёванный битый асфальт как-то совсем не по-человечески, а как шарнирная кукла, которой подрезали ниточки, из-за чего она бесформенно ссыпается в кучу искусственных суставов, мышц и костей.

люди так не умирают. и косте кажется, что где-то он уже это видел.

где-то… да и какое значение это имеет сейчас? нужно свинтить, пока кто-то со двора не вызвал мусаров. и заодно рассказать стоящему перед ним человеку, что он теперь перед ним ещё и в неоплатном долгу.

- здрасьте, арсендавыдыч, - с дебильнейшей интонацией застуканного с сигаретой школьника первым подаёт голос костян, - я… я вам сейчас всё объясню.