у Гриши сегодня хороший день.

Гриша наконец-то закрыл дело, которое канифолило им с Лёвой весь месяц мозги, ему отслюнявили положенную сумму денег. каждый день, как на иголках, а теперь словно груз тяжелый с плеч скинул.
дышать стало свободнее.
шёл довольный домой. тянуло нещадно на всякие нежные глупости, приятное Лёве что-то организовать хотелось. перебирал в голове варианты, остановился на ужине.
забежал по пути в ближайший магазин. решил, что приготовит что-нибудь вкусное, рыбу в духовке запечет с приправами всякими, с лимончиком, выпьют дорогого красного вина. сегодня они могут себе это позволить. потом завалятся на диван, кино посмотрят, пообжимаются. в голове рисовались вполне вдохновляющие картинки. от них тепло разливалось по всему телу, согревая изнутри уютом, не смотря на промозглый осенний ветер, пробирающий до костей, и мерзкий моросящий дождь.
но все меркнет внезапно.
по щелчку.
когда полногрудая женщина с бейджиком, на котором значилось имя — Галина, пробивает на кассе буханку черного, что-то подкрадывается, проникает под кожу, движется вдоль позвоночника до загривка, вздыбливая волосы. и Грише это совсем не нравится. зависает, прислушиваясь к ощущениям.
– молодой человек! пакет брать будете? — врывается недовольный голос Галины.
— а? да-да, — расплачивается, закидывает продукты торопливо в полиэтиленовый триггер борцов за экологию.

Гриша идет в сторону дома быстрым шагом, не замечая луж под ногами. пару дворов и он на месте. Гриша не паникует и почти не злится, просто ему сейчас хотелось убедиться только в одном, что с Левой все в порядке, что он пришел домой и ждет его, а все волнения в нем пусты и беспочвенны.
а что было в магазине? пустяк. просто сквозняк, не более того.

У Гриши был сегодня хороший день.

ровно до поворота ключа в двери и понимания, что дверь не заперта.
это все же был не сквозняк. это остатки Нави в нем подавали сигналы о тревоге. потому что сейчас он ощущает это сильнее, позвоночник почти сковывает. и есть почему.
Гриша морщится, потому что смесь запахов ударяет резко в нос, сбивает с толку, обонятельные рецепторы Гриши реагируют остро на запах чужака, запах плоти и крови. и весь этот смрад заставляет насторожиться и ощетиниться сильнее.
из комнаты слух ловит знакомый голос. у Гриши сердце пропускает удар. мнет пятки промокших кроссовок, скидывая их с себя, пакет бросает на пол.
— Лёва, что …? – входит в комнату и вопрос стрянет где-то поперек горла, тормозит резко при входе. а Гриша и не знает, что тут можно сказать.
он мог представить себе всё, что угодно, но явно не это. никогда.
это ебаный пиздец!
да таких неописуемых масштабов, что ни в сказке сказать, ни пером описать.
смотрит, не моргая. сплошной сюрр и абсурд. взглядом судорожным мечется по комнате. труп, вспоротая глотка, осколки, кровь. останавливается на Лёве, что привалился к стене в углу. остальное все покрывается тут же дымкой неважности, всё становится незначительным. Лёва сидит на полу с дурацкой улыбкой, а у самого по толстовке кровь расползается уродливым пятном, руками держит. бледный, весь покоцанный.
картина маслом. а хули не улыбаться, когда девять жизней. да?
только их давно уже не девять.
— блять, — наконец-то выдает на выдохе Гриша.

у Гриши сегодня отвратительный день.

квартирка небольшая, поэтому он в пару быстрых шагов оказывается рядом с Лёвой, скидывает по пути куртку и падает на колени рядом.
— вот только попробуй начать оправдываться, — недовольно произносит Гриша, потому что сталкивается с Лёвиным виноватым взглядом, и ему хочется его за это ударить, но у самого в голосе волнение выходит за берега.
Гриша стягивает с него толстовку. руки дрожат мелко, еле заметно. старается оголять тело аккуратно, чтобы не причинить боль. и, черт, он должен был это делать сегодня не в такой обстановке и не при таких обстоятельствах. но судьба такая сука, что хоть расшибись, но будет так и никак иначе.
осматривает раны строгим взглядом. хмурится, останавливаясь на основном порезе. разглядывает ближе, пальцами теплыми кожи касаясь невесомо. из раны кровь стекает. глубокая, зараза, но глубже мышечного слоя на первый взгляд не уходит, органы должны быть целы.
— надо прижечь, — заявляет Гриша, кладет мягко свою руку на чужое плечо, сам смотрит в глаза напротив, мол «я рядом», — будет больно. можешь в мою руку уткнуться.
Горский средним и безымянным пальцами свободной руки углубляется в рану. раздается неприятный чавк. ощущает тёплую Лёвину плоть, кровь липнет, сочится между пальцев. Гриша вдыхает глубоко. всё тело напрягается струной, будто каменный становится. в глазах по краю радужки вспыхивает пламя золотым отблеском. чует как огонь словно по жилам течет, жаром наполняется каждая клеточка. Гриша весь его в одной точке концентрирует и ведет по руке в пальцы, кожу их раскаляя.

Подпись автора

за все нужно платить.

и это работает везде, независимо от мира и вселенной, в котором ты находишься.

Гриша чувствует, как скудные остатки Нави плещутся в нем, тьмой своей по венам разливается, словно топливо заставляет огонь в нем разгораться сильнее. но травит.

травит Гришу изнутри. Навь дает, но тут же забирает. Навь слаба здесь. поэтому чувствует змеиную силу. поглощает ненасытно и жадно. будто зверь истощенный и голодный вонзает клыки, в плоть вгрызается, разрывая. с Навью дружно в Яви не получается существовать никак. Явь ее глушит, душит. конфликтуют. поэтому Навь при любой возможности всё себе забрать пытается. паразитирует. заставляет Гришу силу свою отдавать.

остановиться надо.

но держит тьма, по ребрам ведет, сжимает клетку грудную.

в этот раз по-особенному все, потому что он не сосредоточен, уязвим, потому что она чувствует Гришины страхи, что зияют не прикрытой раной на теле Лёвы, потому что сердце кровью обливается от мысли, что выжигает его болью нестерпимой.

у Гриши разум тьма затуманить пытается, мутит, перед глазами пелену дымчатую развешивает, увести всё его пытается. но Лёва бормочет на фоне глупости, от боли отвлечься пытается, это удерживает Гришу в разуме. на фоне слова сменяются криком, а затем и боль в руке резкая так и вовсе отрезвляет, хоть и сердце сжимает крепко. Горский выдыхает шумно, сизый пар почти прозрачный из уст вырывается, а в глазах пламя гаснет, тушится темным омутом зрачка.

Гриша осматривает дело рук своих. пальцами невесомо очерчивает по бледной нежной коже месиво. строго брови сводит, недовольно так. он хотел бы по-другому залечить его раны, что бы, как Лёва, нежно и аккуратно, одними словами, даже не касаясь почти. у Гриши же всё вышло грубо, жестко, больно. больнее, чем было. в этом и разница. в этом и суть. у Гриши всегда всё вот так больно. но Горский пытается убедить себя, что так было нужно. по-другому, не умеет же.

Гриша старается не замечать в воздухе мерзотную отвратительную вонь палёной плоти. но к горлу всё равно ком подкатывает, пытаясь рвотный рефлекс вызвать. и казалось бы…

ты, Гриша, вообще-то змей. хищник, а морщишь нос брезгливо, словно девка, царская особа. подавляешь, сглатываешь. думаешь, как бы не сблевать для полной красоты действа.

а всё потому что жжёная плоть не чья-то, а Лёвина.

его Лёвы.

и осознание этого давит на мозги. чуть ли не холодным потом облиться готов от этой мысли.

— всё, всё уже, Лёв, я больше не буду. слышишь? — голос Гришу с потрохами выдает, все его переживания наружу, на показ. Грише от такой не скрытой уязвимости не комфортно, но ему сейчас не до своих пустых и бессмысленных ощущений.

— если ты сейчас откинешься, то я тебя сам убью, — он ладонями лицо Дубового обхватывает, в лицо его беспокойно заглядывает, смотрит в глаза. он в них утопает каждый раз, он за них готов выжигать города и биться до смерти.

его слабость.

его зависимость.

Гриша губами в лоб Лёвин утыкается, целует мягко. лбом ко лбу припадает. чует маслянистый запах крови. на губах привкус железа от нее же и солоноватость от пота. Гриша одной рукой успокаивающе оглаживает осторожно — волосы слипшиеся, плечи острые, спину тощую с позвонками торчащими. стороной раны обходит. задеть не хочет, снова больно сделать боится. другой рукой удерживает ослабшее тело, прижимает к себе.

согреть.

защитить.

никому не отдать.
Гриша словно над златом чахнет, как над драгоценностями своими в горах Сорочинских. потерять страшно. он ведь знает, что у кота жизней вроде бы и несколько, но в Яви правила другие, в Яви не бьет ключом в роднике живая вода, только ржавая из-под крана выплёвывается с шумным скрежетом. Явь гнилая, смертью разит не меньше, чем от Нави. кто знает, когда жизни Лёвины отсчитываться перестанут, когда точки невозврата достигнут, и поманит его за собой рука ледяная костлявая. уведет. заберет. а Гриша без Лёвы жизнь свою не представляет.
— не отключайся, потерпи, — проговаривает тихо.
рядом садится на пол, спиной к стене прижимается, из объятий тело чужое не выпускает. перед глазами со вскрытой глоткой тело в позе совсем не вдохновляющей и в луже подсыхающей крови. Горский морщит нос и хмурит брови. уже и забывать начал. картина прескверная.
и хер это всё отмоешь теперь.
никакой мистер пропер на такую хуйню не придёт.
Гриша хотел бы закрыть глаза, а как откроет, так всё уже исчезло, вовсе и не было ничего. но ты, Гришенька, не в сказке, и чем ты дольше сидишь, тем потом всё это хуже отмываться будет. гнетет все это, хуже некуда. и это он ещё старается пока не думать о последствиях. спросить бы у Лёвы, а какого собственно хера, но желания, честно говоря, никакого. у Гриши период мнимого благополучия, и он хочет протянуть его столько, сколько возможно...

Подпись автора