станция маяк — конечная |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » станция маяк — конечная » вырванные страницы » на взлётной | 16.07.1994
на взлётной
Синица и Соболь
16.07.1994 + побег
[html]<iframe frameborder="0" style="border:none;width:100%;height:70px;" width="100%" height="70" src="https://music.yandex.ru/iframe/#track/81986492/19482209">Слушайте <a href='https://music.yandex.ru/album/19482209/track/81986492'>Choker</a> — <a href='https://music.yandex.ru/artist/792433'>twenty one pilots</a> на Яндекс Музыке</iframe>[/html]
Соболев вызывает сомнительные ощущения. То он весь свой в доску, весёлый, с чувством потакает отчаянной жажде попинать пыльный мяч во дворе с пацанвой, то непроницаемый до зубного скрежета, до бесячего отчуждённый, молчаливый, злобненький. Словно в мире существовало целых два Соболя и менялись они стабильно каждые два-три дня. Синицын чуял недовольного издалека, мгновенно прицельно точно находил причину агрессии (как ему казалось) и развинчивал её до мелькнувшей в глазах ярости. Голова мыслями занята, да? Ну так вот, давай срочно порешаем какой галстук лучше? Не слушаешь? А придётся. Чего Семён не мог простить ни за что и никогда, так это отчуждения. Раскрывал свой рот мгновенно, подчёркивал доминантность высоко задранным носом и ладонью на плече, поддевал эмоциональную струнку и раскручивал притихшего Серёгу как клубочек ниток, даже не пытаясь скрыть восторг от результата. Впрочем, даже если Соболь в выражениях не сдержится, то не страшно, главное же не слова, а внимание, выстроенное вокруг его сиятельства. Сёмка делался довольным и с лицом «заебись чо получилось» задирал нос ещё выше.
И так с самого глубокого детства, когда местная шпана почему-то дружила только с Соболем, а принца предпочитала благоразумно игнорировать. Синица долго пытался подступиться, влиться в весёлый щебет мальчишек, пока не понял – это невозможно. Хочешь чтобы с тобой считались – требуй, ставь условия, набивай себе цену, покупай внимание и держи на острие одобрения. А как покатался в траве с самым задиристым пацаном на районе, так мгновенно распушил павлиний хвост. Фингал и разбитые губы его как-то сразу облагородили, придали чсвшной морде ценность, наделили вседозволенностью за отсутствием последующего наказания, научили провоцировать и никого больше не бояться. Если что, есть же Соболь… всегда на твоей стороне, всегда впряжется, всегда рядом. Словно старший брат, который тебя не пиздит, а любит (?).
Синицын честно гадал есть ли между ними привязанность и с каждым днём находил всё меньше и меньше точек соприкосновения. Если в восемь их могла объединить рогатка, то после тринадцати Соболь медленно начал превращаться в тень. Такая послушная вышколенная кукла, под пластиковой кожей которой чуется невообразимый ураган. И как бы Синица не пытался безжалостным остриём точёных слов прорезать шкуру, заглянуть в сердцевину никак не мог. Соболь занял все его мысли, ощущалось что-то гнетущее, тяжелое и до омерзения противно бьющее по каждому нерву чертовым отчуждением. Будто бы единственный друг снова оставил вне своего микрокосмоса. Семён мгновенно начал ревновать и сердиться, нарочно вбрасывая своему подручному всякие всратые задачки, без исполнения которых его сиятельство непременно сдохнет. И компромиссов становилось всё меньше и меньше… Зачем только раскачивал лодку – неизвестно, но иначе дружить у Семёна не получалось, иначе о нём мгновенно забывали. Чего уж далеко ходить – взять хотя бы родного отца. Понятное дело что альфа, что занят, но… Когда смотришь как чужие родители качают пиздюков на качельках, волей-неволей начинаешь сравнивать. Синица поджимал губы, косился на Соболя, на его подружек, пускал в ход свою ревность и мстил за каждую секунду надуманных обидок.
Его величество ахуел достаточно, чтобы словить очередной фингал (персонально для Соболевских мук совести) и сквозь зубы прошипеть на очередную Серёгину пассию:
- Брось её.
И вроде уже всё пришло к тому, что царская харя будет бита, как Соболь снова ушел в себя, замкнулся и всем своим видом подчеркнул что дел у него побольше будет, чем нянчиться с детьми. Синицын в этот момент был разгромлен и ничего лучшего, чем обхватить башку своего друга, вжаться лбом в чужой лоб и выплеснуть всё (вообще всё) что металось и раскачивало гормонально нестабильного мерзавца, не придумал. Говорил вроде даже искренне, но кто будет верить такому как Семён? Кто вообще в здравом уме захочет с ним связываться? А тот всё щебечет и щебечет сказку про белого бычка, про то что без Серёги ему пиздец от Славика с параллели и что они родные же, прям едва ли не сиамские близнецы, и что самому же Соболю без Синицынской поддержки тоже пиздец капитальный. Да и девок вокруг мажора так дохера, что если уж Серёге они так нравятся, то так и быть, снизойдёт, потерпит. Сто процентов – нет, но королевских обещаний Синиц, как правило, не нарушал. Может быть порыв сработал, а может что-то ещё, но уже спустя пару недель в особенном месте они одну на двоих тянули и запивали ворованным вискарём. (От раннего пристрастия к никотину принца даже батькины лещи не спасали). А дальше всё само собой пошло: оказывается с Соболем очень приятно говорить и особенно рофлить всякую херню. Может он, конечно, из вежливости смеётся, на Семён один хрен счастлив. Голову буйную на крепкое плечо положил, а большего и не надо.
А потом что-то случилось, перещелкнуло реальность под золотисто-алым густым закатом на крыше заброшки и домой они не вернулись. Не смотря на все свои понты, Сёмка довольно резво шагал по шпалам (Соболь сказал что так их не учуют) в неизвестность и полной грудью тянул свободу, внезапно начиная радоваться сверчкам, припозднившимся лягушкам, каждой гребаной белке и зайцу, словно впервые их видит. Хотя, на самом деле, в качестве свободного от выверенного мамкой графика (по которому корзиночке через полчаса уже отбой маячил), реально видел мир впервые. Жаль электрички больше не ходят…
- Найдём домик какой-нибудь, а замок я вскрою. – Синица появляется за спиной, вытирая дорожную пыль с ботинка о штанину, подлезает под руку и заговорщицки подмигивает. – Знал бы ты сколько раз я учительскую вскрывал… Себе ничего не исправлял, но за разумную плату пару четвёрок нарисовал. Толику за это пришлось голым по коридору пробежаться. Видел бы ты эту картину. Уууу!
Синица смеётся, а потом замечает в Соболиных глазах момент надлома, когда весёлый уходит и подменяется молчаливым. Внутри всё сжимается в болезненный холодный комок, накрывает леденящим душу страхом потери, разрывая между желанием показать характер и просто спросить «что случилось». Одно определённо ясно: надо эту отчуждённую сволочь прогнать. Ей место на крыше заброшки, вздыхать о несбывшемся, но уж никак не в их коротком побеге – не успеют вдоволь нарезвиться. Так что Семён переплетает пальцы с Соболевскими, сжимает их крепко-крепко и трясет чужую лапу:
- Ну чего за мина такая? Если легче будет, представь что это похищение. В конце-то концов выбора у тебя нет. Я ж один пойду и угадай кому выпадет честь искать? Открытку из Москвы пришлю, так и знай. Напишу там «это Серёга проебал все перспективы Синицынской стаи». Пизда тебе. Так что подумай дважды…
Отредактировано Семён Синицын (2022-09-22 03:47:02)
Твой единственный преданный друг
Не боится судьбу потерять.
И не думает он,что с тобой
Он чего-то не сможет.
Он один пойдет против всех,
Он докажет тебе в сотый раз,
Он прекрасно поможет тебе,
Даже если не сможет.
Хорошо быть ребенком. Не подавленным, запертым в большом тебе ребенком, а именно маленьким и несмышлёным, не обремененным лишними думами малышом, которому весь уклад этого сложного мира по барабану. Ведь в раннем возрасте ты многого не знаешь и не замечаешь, а твоя самая большая трагедия - это развалившийся в песочнице замок, который пока не имеет сравнений с твоими мечтами. Тебе комфортно и искренне весело с теми, кто находится рядом, вне зависимости от их возраста, статуса или ранга. На тебя никто не давит и ничего не требует, в результате чего ты попросту наслаждаешься жизнью, но счастье не вечно, и с каждым годом всё постепенно меняется. Ничего не требующие родители вдруг начинают постоянно тебе указывать, как жить и что делать. Они выбирают с кем и как тебе нужно общаться, как одеваться, что есть и чем заниматься в свободное время. После к ним присоединяется общество, требующее от тебя тех или иных норм поведения и всё это на фоне гормонального сумасшествия, которое безжалостно накатывает на тебя в переходный период. Из-за этого ты, то и дело становишься раздражительным и угрюмым, и даже некоторые из бывших товарищей, с которыми ты ранее охотно делил песочницу во дворе, больше не радуют тебя своим наличием подле. И Сергей, к своим 18-ти годам, не стал ни в чем из этого исключением.
Как и у множества прочих "щенков", социализация Соболева младшего происходила преимущественно на детских площадках стаи, и происходила она со скрипом, потому что другие дети изначально пугали и настораживали несговорчивого мальчишку. Увидев больше трёх детей, собранных в одном месте, он прятался за мамину ногу, а слишком настойчивые предложения присоединиться к игре или хотя бы подойти поближе могли и вовсе довести его до оборонительной стойки. Но общение тет-а-тет получалось неплохо, и вскоре его частым собеседником на детской площадке, а впоследствии и лучшим другом, стал сын лидера стаи - Семен Синицын, с которым их приводили туда почти в одно и то же время. В первый же месяц дружбы, дети многое повидали. Точнее, повидал Сёма. За время, проведённое вместе с ним, Сергей видел, как тот заехал сам себе по носу качелями, как его укусила собака на которую он старался произвести впечатление, и как он кинул стекло в костёр, не отбежав при этом на безопасное расстояние. Сам Соболев при этом всегда оставался цел, потому что в их передрягах был тем, кто стоит за спиной и предусмотрительно говорит: «А может, не надо?». К слову, Семена на детскую площадку всегда лично приводил и забирал отец - альфа стаи, целью жизни которого, словно было стремление уничтожить у сына инстинкт самосохранения, и он этого явно добился. По большей части игнорируя отпрыска, мужчина всегда очень радовался «успехам» того. Например, когда Сема подошёл к нему с разбитой от качелей переносицей, отец одобрительно похлопал его по плечу и с довольной улыбкой сказал: «У-у-у-у, мужи-ы-ы-ык!», что Семену было лишь в радость. После принц только и делал, что размышлял над тем, какой бы ещё физической боли ему натерпеться и выходку совершить, чтобы заслужить внимание отца и всех прочих, вот только одобрения сверстников этим он не сыскал. Другие "щенки" отчего-то охотнее общались с Сергеем, стараясь лишний раз не пересекаться с будущим лидером стаи, который на почве этого из кожи вон лез, стараясь всячески себя проявить. Но с Соболевым их дружба лишь крепла. Взбалмошный обладатель голубой крови дополнял их тандем своей непосредственностью, помогал нелюдимому другу раскрепоститься и социализироваться, а после и вовсе пробудил в том искренне стремление защищать себя и предостерегать от разномастных невзгод уже не только совестно. И казалось бы, это должно быть на руку стае, в которой каждый "щенок" с рождения имел ранг и предназначение, но, нет. Семен, как принц стаи, должен был с возрастом занять место отца, соответствуя для этого всем критериям, а Сергей, будучи рожден в полнолуние и являясь сыном главы добытчиков, просто обязан был вырасти лидером и верной охраной его молодого величества. Именно охраной. Ни больше, ни меньше, а все остальное Соболева старшего категорически не устраивало. Одергивая и нравоучая, третируя и осуждая, он четко варьировал и выстраивал поведение сына, каждый раз пристыжая того за то, что он позволяет Семену излишне собой помыкать. Умело вкладывая в сознание Сергея, что венценосный товарищ им попросту пользуется и злоупотребляет своим положением, со временем мужчина добился того, что дружба парней почти что сошла на нет. У окрепшего и повзрослевшего Соболя появились свои интересы - постоянные тренировки, учеба, девицы и сверстники, проводить время с которыми было куда интереснее, чем с зазнавшимся 16-летним Семеном. В окружении своих новых друзей, многие из которых были членами стаи, Сергей был безоговорочным лидером, и от этого лишь сильней раздражался и скалился на все поползновения бывшего друга, огрызаясь и нехотя выполняя выборочные поручения того. И именно под такие выборочные поручения попала вчерашняя просьба Синицына провести ночь на заброшке, ибо отказать ему в этом было практически нереально. Сохранив присущую ему с детства взбалмошность, настырность и умение наживать неприятности на свою костлявую пятую точку, сын вожака даже один посетил бы сие царство бомжей, и плевать он хотел на тот факт, что из столь злачного места можно попросту не вернуться. Однако, вопреки всем ожиданиям, вылазка прошла, как по маслу. Разведя на крыше неказистого здания костер, вдали от городской суеты и родительских догм, парни всю ночь беспечно распивали позаимствованный у отца Семена коньяк и, выкуривая одну сигарету за другой, едва ли не до утра горланили бессмертного Цоя под звонкие аккорды захмелевшей от атмосферы гитары, в итоге встретив рассвет на пути в никуда.
Пока выпитый за прошедшую ночь алкоголь вольготно гулял по крови, опаляя вены и затмевая все потуги здравого смысла пленительной эйфорией, Соболев, как в старые добрые времена, охотно шел на поводу у Синицы. Отшучиваясь и беззлобно подначивая того, он охотно ступал следом, ловко шагая по пропитанным креазотом шпалам, что с каждым шагом отделяли парней все дальше от города, но стоило Семе коснуться руки Сергея, как тот, чуть вздрогнув, замер. Поймав на себе игривый взгляд чужих, обрамленных густыми ресницами глаз, ему на секунду почудилось, что в них он видит собственное отражение, которое ему явно не нравится — беспечный, довольный, чуть сбитый с толку и даже, в какой-то степени, словно влюбленный молодой человек. Не понимая и не принимая увиденного в себе спектра эмоций, Сергей моментально переменился в лице и, распрямив пальцы, напрягся всем телом, при этом решительно оборвав шаг. За считанные секунды он сделался раздосадован, обескуражен, растерян и раздражен, и все эти четыре чувства, всколыхнувшись, слиплись в нем воедино, напоминая бесформенно-вязкий комок смолы, к которому прилипла бесцветная пыль и грязь с мелкими камушками и осколками стекол с той самой злосчастной заброшки. И теперь этот жаркий ком распухал с каждой секундой все больше, настойчиво царапая его изнутри всей этой налипшей и колкой дрянью.
- Пусти, чего вцепился-то,- одернув руку и отступив в сторону так, чтобы всячески миновать прикосновений приятеля, он демонстративно убрал обе ладони в карманы джинс, из-за чего ремень от гитарного чехла едва не съехал с опущенного плеча, но блондин словно и не заметил того. Оглядываясь куда-то назад, в направлении таящих вдалеке очертаний Можаровска, он недовольно скривился, и вдруг настойчиво направился вдоль рельс обратно, навстречу утонувшим в рассветном тумане высоток.
- Никаких взломов, прогулка окончена. Ты хотел провести ночь на той кирпичной помойке - ты ее там провел, а теперь нам нужно вернуться,- достав из кармана своих светлых джинс сигаретную пачку, он некоторое время туповато разглядывал ее, будто втайне ожидал, что она подаст ему некий сигнал о верности принятого решения. Но пачка молчала и, выругавшись, он нарочито неторопливым движением выудил сигарету и сунул ее в рот, а поблескивающая никелем зажигалка проворно скользнула меж его пальцев.
- И клал на твои угрозы, понял? Тебе пора уже повзрослеть и научиться использовать голову по назначению. Ты же в курсе что будет, если никто не будет знать где ты? Впрочем, да, тебе похрен, тебе ничего не будет, а вот с меня шкуру спустят. Хочешь проебываться на лоне природы? Ок. Пошли, вернемся в город, найдем таксофон, и ты предварительно сообщишь своим родственникам, куда намылился, а я уж, так и быть, как и всегда прослежу, чтобы маменькиного сынка никто не обидел.
Пока в воздухе медленно расползалась липкая пауза, Сергей раздраженно перекатывал сигаретный фильтр меж губ, и упрямо шагая дальше, не сводил глаз с рассвета. Пред его взором, разбухшее, раскаленное солнце постепенно поднималось все выше на фоне города, при этом словно сочась малиновым соком, который нехотя расплывался по всему небу, как смешанная с водой краска на светлом холсте. Это зрелище завораживало и будь обстановка менее напряженной, он бы охотно залюбовался увиденным, но сейчас он лишь сильнее нахмурился, скосив взгляд своих светлых глаз на приятеля.
- Шевели лапами, и даже не думай сбежать, ибо я тебя догоню, и мало тебе не покажется.
Отредактировано Сергей Соболев (2022-09-23 21:03:39)
Радость в Синицыне сдохла в одно мгновение, больно кольнув под рёбрами чем-то незримым, саданув под шкурой острым скальпелем, срезая буквально каждый вспыхнувший электричеством нерв. Пронзительная, ноющая боль, словно шкуру вспенили кипятком и оставили под палящим солнцем.
Секунда-две. Пальцы медленно сжимаются в кулак, бесследно растворяя в ладони чужое тепло, словно никогда его и не было.
И вправду, какой глупый жест. Они уже не дети, за Серёгу цепляться больше нельзя. Нельзя ничего из того, что когда-то было можно. Вот так вот в одном крошечном жесте окончательно отмирало некогда забытое и внезапно вспыхнувшее с новой силой таинство единения. Когда-то они беззубо скалились на фотоаппарат, крепко обнимаясь, а теперь любое прикосновение враждебно. Теперь даже в смешливом «толкнуть плечом» таилась самая натуральная агрессия и попытка доебаться: радикально противоположное привычному, вывернутое наизнанку бытие. Они с Соболем уже вряд ли когда-либо достигнут и доли от забытой детской непосредственности. С годами напряжение только усилится, особенно когда Синица «станет взрослым», получив окончательную волчью форму. Радость снова придётся насильно вырывать из трепещущей перед будущим вожаком свиты, но в Соболиных глазах огоньки гордости вряд ли зажгутся. Больно сделалось ещё раз, но последствия своих слов Серёга не увидел, ибо оборачиваться принц не спешил, так и остановившись на последнем шаге словно вкопанный. Ещё пара секунд на попытку проглотить каждый укол, взять себя в руки, спрятать за железным отчуждением растаявшее в чужом тепле сердце. Нет, он не скажет, ничего не скажет, потому что Соболю это не нужно. Губы дрогнули в привычной сучьей улыбке, крепко сжатые зубы не давали вырваться наивному «почему» (и так же всё ясно), пока Семён прятал тоску под привычным «да мне похуй».
«Тебя должны уважать», говорил отец, но не объяснял как добиться этого уважения. Синицын решил что это требование адресовано не ему, а потому «справедливо» злился на любую непокорность. Да и как защищать то, чего ты всем сердцем стремишься избежать? Это всего лишь капризное ненужное прошлое, медленно растворяющееся в утреннем солнце. Только Семён всё ещё отказывался принимать новую реальность. Солнечный, потонувший в алом свете Соболь был дня него камнем преткновения, единственной достойной мерой, за чью гордость следовало сражаться. Золоченая фигура, в чью руку очень хочется вложить ладонь…
Синица трясет башкой, вытряхивая совершенно ненужные мысли, взвешивает слова собрата, потрошит каждую буковку, отыскивая в них уязвимости, пока послушно шагает за Соболем. Манящие рассветные дали за спиной, запах тяжелых электричек, которые где-то там, вне Можаровска носятся по колее, тёплые пушистые травы свободы и дикая брусника на ладони, всё это колом встаёт поперёк горла, прибавляя волчонку решительности.
Во-первых Семён выуживает подкуренную сигарету из Соболиного рта, нагло зажимая фильтр зубами (попробуй отними), во-вторых гордо складывает руки на груди и останавливается, демонстрируя непокорность. Кто здесь принц, спрашивается?
- Не нужно. – Голос смешливого щенка дрогнул, сделался серьёзным, контролировать столкнувшиеся эмоции вперемешку с будоражащей кровь радостью было крайне сложно. Особенно этот непонятно откуда взявшийся стыд. – Уходи. Скажешь что со среды не видел. Я подтвержу.
Терять последние ниточки весёлой непосредственности не хотелось. Синица тянулся к ним, хватал разбегающихся солнечных зайчиков за хвосты, но в пальцах оставался лишь пух и увядающее тепло ночного костра. Гитара давно смолкла, слова волчьих песен стёрлись из памяти, оставив протяжный тихий вой. О уязвлённой гордости Соболя он и не думал – не учили принца думать о других, только требовать, возвышаться и держаться строгой иерархии. Но с Серёгой почему-то не получалось совершенно ничего – ни требовать, ни возвышаться. О ступеньке выше и речи не шло, ведь Соболь не давал даже рядом встать, сжигая один мост за другим. Где тут научишься сопереживанию, когда вечно приходится бороться с невидимыми демонами.
- Ты мне тоже не нужен.
Как будто его спрашивали вообще.
Семён глубоко затягивается, пускает носом дым и закусывает губу, чтобы только не ляпнуть ещё чего-нибудь, не выдать свои наивные секретики, не высказать Соболю всё что сейчас разрывает на части птичью душонку. Не хочет он возвращаться, но не в дом, а обратно, в ту налипшую гадость, затмевающую радостное прошлое бензиновой плёнкой. Кинь спичку – полыхнёт и сгорит, не оставив и тени воспоминаний. И почему-то до невыносимого больно бьёт по сердцу «кирпичная помойка», а не брошенное в лицо «маменькин сынок». Семён с настоящей яростью волка защищает от Соболя их же общую сладкую ночь, полную безответственного счастья, в которой кроме песен под луной плескалось доверие. Холодно не было – карачунам вообще плевать на холод, но Синица жался спиной к спине друга, улыбался огню и был по-настоящему счастлив. Тёплый запах Серёги наполнял его безмятежным спокойствием и уверенностью, разрешая быть самим собой. А теперь обратно, в золочёную клетку откупившегося от внимания отпрыска вожака, в безмолвное смирение матери (ведь «папа знает как лучше») вернуться было просто нереально.
Шаг, ещё один. Синица смотрит на Соболя и строптиво пятится назад. В хмуром взгляде теплится нежная надежда что брат одумается, но пойманный встречный Соболиный говорит – нет. Между ними колоссальная разница и Серёге особого труда не составит сломить упрямого принца пополам, отправив бодро шагать к таксофону, в котором строгий голос неумолимо запретит задуманную вылазку, немедленно потребовав «заняться более важными делами». Семёновскую чёрную обрамляет кольцо нежно-голубой волчьей радужки, пока дар луны приказывает подчиниться:
- Они не узнают где я. И ты им ничего не скажешь.
Даром своим волчонок пользоваться ещё толком не умеет, то и дело случайно не к месту толкая окружающих на глупости, но сейчас эмоции дробят душу так сильно, что результата может и вовсе не быть. Тем не менее иной защиты и хоть какого-то оружия против более сильного собрата у него не было.
Ещё один шаг, гордо вздёрнутый нос и опущенные плечи, с головой выдающие потаённый страх. Но бежать он не будет, ни в коем случае, ведь «настоящий мужик» не убежит перед лицом опасности.
Отредактировано Семён Синицын (2022-09-25 17:17:23)
Лишившись сигареты, Соболь нахмурился и, сделав еще пару замедленных шагов, снова остановился, прислушиваясь к раздающимся позади словам. Ну, естественно, Сема уперся. Ожидать иного от избалованного будущего величества, было попросту глупо. Последнее слово всегда должно быть за ним, и с одной стороны, это даже правильно и полезно. Вожак должен уметь отстаивать свою точку зрения, но с другой стороны, не менее важное качество лидера - это умение прислушиваться к другим. К тем, кто опытней, старше или, в конце концов, к тем, кто явно на твоей стороне и хочет сделать как лучше. Нужно только услышать, понять и принять их отличную от твоей точку зрения, дабы хоть попытаться найти компромисс, но до этого Синицын младший, видимо, еще не дорос. Как собственно и его старший товарищ, который едва только услышав броское: "ты мне не нужен", напряженно передернул мышцы на скулах, а после медленно развернулся на месте. С пренебрежительной насмешкой уставившись на источник столь броских высказываний, он намеренно отзеркалил закрытую позу того, скрестив обе руки на груди.
- Ах вот как мы заговорили теперь? Боюсь тебя огорчить, Сема, но у твоего отца на сей счет иное мнение, и я послушаю скорее его, так как он лидер стаи. А ты у нас, пока что, никто. Заносчивая дырка от бублика, которая только и делает, что всячески стремится привлечь к себе чье-либо внимание нелепыми выходками и поведением. И если ты не заметил, подобное только отталкивает, но ты явно этого не выкупаешь, потому что...- похоже, слова о надобности задели Сергея гораздо сильнее, чем могло показаться со стороны. Намеренно стараясь задеть друга в ответ, он оборвал свою обличающую речь лишь для того, чтобы предупреждающе ткнуть указательным пальцем в направлении отступающего собеседника.
- А ну стоять. Я не шучу, еще шаг и я...- на этот раз договорить Соболю не удалось из-за неестественных перемен во взгляде Семена, который внезапно отважился прибегнуть к внушению. И вот это было сделано зря. Очень зря. Благодаря неокрепшему дару, слова Семы не просто проникли в голову старшего друга, они всесторонне, со скрипом медленно ввинчивались в нее, словно каждая озвученная им буква была затупленным, ржавым шурупом. Проникая все глубже и повторяясь в мозгу, как заезженная пластинка, сказанное сперва неуклюже укоренилось и затаилось в сознании, из-за чего зрачки Сергея принялись неумолимо сужаться, но уже в следующее мгновение, они вдруг разом поглотили всю радужку. Взорвавшись внутри черепной коробки пронзительным ультразвуком, внушение в считанные секунды заставило слушателя согнуться едва ли не пополам.
- Сука!- стискивая виски и уши руками, Сергей невольно упал на колени. Сотрясая отяжелевшей головой, тем самым стараясь избавиться от пронзительного, разрывающего барабанные перепонки звука, он быстро перешел с болезненного стона на рык, а после и вовсе неестественно дернул правым плечом. При этом его отрывистом жесте, нельзя было не расслышать короткий, надломный хруст, с которым сустав стремительно изменил положение, ведь мимолетно утратив контроль над собой, под действием боли и неожиданного смятения, внутренний зверь ожидаемо ощетинился. Собираясь инстинктивно обороняться от принудительного воздействия, зверь готов был дать достойный отпор так называемому обидчику, но выдохнув тихий, гортанный рык, Сергей вдруг с силой впился пальцами левой руку в почерневшую шпалу перед собой. Оставляя на пропитанной древесине глубокие борозды от ногтей, какое-то время он так и сидел, тяжело и часто дыша, а после медленно поднял голову.
- Думать надо, прежде чем что-то делать. Когда ты уже это поймешь?- всматриваясь в лицо друга снизу вверх, на этот раз он смотрел на того пронзительным янтарем волчьих глаз, и выдержав паузу, всё с тем же хрустом, дернул правое плечо вверх. Не без усилий, но, все же сумев совладать с собой, вскоре он задышал размеренней и спокойней и, оттолкнувшись от изуродованной когтями шпалы, плотно зажмурился, плюхнувшись задом на пыльный гравий меж рельс. Даже взрослым и опытным оборотням порой бывает непросто совладать с внутренним зверем, что всецело паразитирует на эмоциях и инстинктах, так что уж говорить про юного Соболева, который только неделю назад получил третью, конечную форму.
- Не делай так больше, пока не освоишь. Никогда. И сделай мне одолжение, хоть в этом не спорь,- восстановив дыхание, Сергей коротко кашлянул, меняя севший от напряжения голос. - Блять, да ты мне чуть башку не сломал, из-за чего я едва не сломал тебя самого.
Взглянув на Семена привычной бирюзой глаз, он с подавленной игривостью кинул в того несколько фрагментов щебенки, и приподнял правый уголок губ в кривоватой улыбке. Быть может, всему виной было чужое, пусть и сделанное криво внушение, а может внезапное чувство вины, но перспектива еще ненадолго задержаться вне поля зрения стаи, теперь отчего-то не казалась блондину такой уж преступной. В конце концов, что такого может случиться? Синица сейчас на каникулах, а до отъезда самого Соболя в Новосиб еще почти что неделя. Так почему бы им действительно не прогуляться перед относительно долгой разлукой, о которой, к слову, Синицын не в курсе. Но об этом чуть позже.
- Прости меня,- рывком поднявшись на ноги, Сергей отряхнул дорожную пыль с задницы и виновато потупил взгляд. Недавние высказывания о поведении принца стаи, хоть и были недалеки от истины, все же стоило умолчать.
- Я просто вспылил и... То есть, ну ты же сам понимаешь и видишь, что действительно порой ведешь себя как последняя сволочь. Это отталкивает, и если не знать тебя ближе, то... В общем, будь проще и... - извиняться Соболь никогда не умел, а потому подобрать правильные слова у него никак не получалось. Запинаясь и делая паузы в речи, в итоге он просто сделал глубокий вдох и поднял обе руки, демонстрируя свою полную капитуляцию.
- Ладно, давай так. В знак признания своей вины за то, что я сказал лишнего, я готов продолжить нашу прогулку. Более того, если ты согласен забыть все сказанное, я покажу тебе одно особое место в этих лесах. Пошли,- забрав свою к тому времени уже ополовиненную сигарету из губ товарища, блондин ненавязчиво подтолкнул того в сторону кромки леса. - Несколько десятилетий назад жителей Можаровской области повергла в шок череда изощренных и невероятно жестоких убийств. Милиции с трудом удалось поймать маньяка, и к всеобщему удивлению, им оказался студент местного института Артур Малышев. Врачи признали убийцу невменяемым и отправили на бессрочное принудительное лечение, но он недавно сбежал, а дом, в котором он совершал свои злодеяния находится как раз неподалеку от нас, севернее железной дороги. Мы с пацанами наткнулись на эту хибару, когда дичь гнать учились, и если хочешь, я тебя туда провожу. Кто знает, может, встретим там даже престарелого убийцу, что скажешь, величество? Мир?
Вы здесь » станция маяк — конечная » вырванные страницы » на взлётной | 16.07.1994
